Особенно,... 
.
Очередная сказка о Золушке 
42 
— Ты…
— Я, малыш, я, — влажные ладони гладят щеки. — А ты везучий… везучий, как никто.
— Кейсо…
— Лежи. Пей вот… тебе силы нужны будут.
Нужны.
Янгар должен дойти до Соколиного кряжа, где стоят верные ему сотни. А затем вернуться, чтобы отомстить. За дом. За людей. За свадьбу.
И за девочку, которой больше не было.
От этой мысли становилось горько. И Янгар не умел справиться с этой горечью. Ему хотелось убивать. Или снова вернуться в тот сон, где лето. Там, чудилось Янгару, он забыл что-то очень и очень важное.
Пройдет еще три дня, и Янгхаар Черный, исхудавший, истерзанный болезнью, встанет на ноги. А спустя сутки, не слушая возражений Кейсо, оседлает коня. И ветром полетит, нахлестывая гладкие бока жеребца, спеша унять непонятную, не проходящую горечь местью.
Он доберется до Соколиного кряжа, чтобы узнать, что умер.
И рассмеется безумным смехом.
Черный Янгар бессмертен!
Разве не знает Ерхо Ину, что не так-то просто убить того, в ком течет кровь бога?
Страшен будет его смех. И над крепостью, врезанной в скалы, вновь поднимутся черные стяги с белой волчьей головой. Берегись, Ерхо Ину! Жив Янгар.
На следующий же день раскроются ворота, и рухнет мост, соединив два берега великой пропасти. Загрохочут копыта гонцов. Дюжину дюжин разошлет Янгар. И каждому даст алый плащ, алую плеть и алую же стрелу. И каждому вручит свиток.
Всю ночь скрипели перья. Выводили писцы букву за буквой, переписывали историю страшного предательства, совершенного Ерхо Ину.
О том, как гостем вошел он в дом Янгара.
О том, как дал в жены собственную дочь.
И о том, что, богов не побоявшись, ударил в спину, сжег дом Янгара и убил его людей.
А значит, быть войне.
Огнем и сталью пройдет Янгхаар Каапо по землям Тридуба. Убьет его сыновей, а дочь, которая могла бы стать хозяйкой в том, сожженном доме, наложницей сделает, рабыней.
И быть посему.
А если не исполнится слово, то пусть покарают Янгара боги.
Так говорил Янгар. И драгоценный пергамент сохранил его слова, чтобы стали они известны по всему Северу.
— Опять спешишь, мальчик, — Кейсо деревянной лопаточкой наносил мазь на рубцы, чтобы не стали они жесткими. Как по мнению Янгара, те вовсе не нуждались в такой заботе, но с Кейсо он не спорил.
Охота ему с царапинами возиться — пускай.
— Думаешь, простить надо было?
— Нет.
Правильно. Такое не прощается.
— Ты всем объявил о войне. И о том, что жив… — отложив лопатку, Кейсо вытер пальцы. — Стой, пусть впитается. Тебе следовало бы собрать войско и двинуться на Лисий лог. Ударить, пока Ину не опомнились. А теперь Тридуб успеет подготовиться.
— Я думал об этом.
Кейсо прав. И искушение было велико. Взять пару сотен людей, из тех, что надежны, да наведаться в Лисий лог. Да только…
— Предатели и рабы нападают исподтишка, — Янгар опустил рубаху, так и не дождавшись, когда мазь впитается. И полотно прилипло к раненому боку. — А я — ни то, ни другое.
Кейсо ничего не ответил, лишь головой покачал укоризненно: мол, глупости ты говоришь, мальчик.
— Я не буду как он, — Янгар налил себе вина.
Кубок был золотым, тяжелым.
А вино — самым дорогим, которое только можно купить за деньги.
И сладким до того, что зубы сводило.
Атласные туфли на сафьяновой подошве слетали с ног. А золотые цепи оказались тяжелы и все равно напоминали о той, другой цепи.
— Янгу, — только Кейсо было дозволено называть его этим именем. — Порой ты… слишком стараешься стать другим.
Он и прежде говорил это, но объяснить, что имеет в виду, отказывался.
Да и сейчас Кейсо отвел взгляд, будто чувствовал себя виноватым.
В чем?
Он ведь пытался предупредить Янгара. И вновь спас, тем самым увеличивая долг, который и без того был огромен. Пожалуй, лишь себе Янгар мог признаться, что рад существованию этого долга. Ведь пока он не будет выплачен, Кейсо не уйдет.
И сейчас каам, омыв руки в розовой воде, вернул себе прежнее, ленивое обличье. Его больше не интересовали дела Янгара, но лишь мягкая постель, одежда, хорошая еда и, конечно, женщины.
При мысли о женщинах под сердцем кольнуло.
Надо забыть.
Вычеркнуть.
Умерла? Многие, с кем судьба сплетала путь Янгара, умирали. Были среди них враги, были и те, кто спешил назвать себя другом, но разве Янгар горевал хоть о ком-то?
42 
