Последние отзывы

  21  

Ему ведь жара ни по чем. На его родине вовсе не бывает холодов. Там деревья растут до самого неба, и на вершинах их зреют круглые желтые плоды. Одного хватает, чтобы наесться на неделю. Плоды сладкие, сочные и вкус их Виллам не забудет до самой смерти.

На его родине реки неторопливы.

И в них обитают огромные ящерицы с зубами, каждый — в руку взрослого мужчины. Шкура этих ящериц столь толста, что не пробьет ее ни гарпун, ни копье. Только на бледном горле их есть особое место, в которое метят опытные охотники.

Мясо ящерицы пахнет гнилью, но вот хвост ее вкусен.

— Заткнись, — просит Янгу на ломаном хамши.

Полгода на побережье в тесном загоне, куда сгоняли негодный товар — достаточный срок, чтобы выучить чужой язык. И саббу понимает, но продолжает бормотать, рассказывать о зубастых рыбах, костлявых, но с мясом нежным, которое само собой на языке тает.

Глупец.

О еде нельзя говорить — будет хуже. Только саббу не понять. Он мыслями еще дома. Он по-прежнему силен и славен, у него пять жен и множество детей… не выживет.

Янгу ли не знать, что такие, которые только прошлым дышат, в настоящем слабы.

Прошлое надо забыть. Вот у него получилось, память закрыла то, что было до побережья, загона и чернолицего смешливого надсмотрщика, который изредка совал Янгу недоеденные лепешки. И приговаривал:

— Айли-на…

…бери.

…отъедайся.

…тощих не любят, не покупают. Плохо это.

Сбежать… не здесь, позже, когда караван дойдет до предгорий.

Куда?

Куда-нибудь, пусть бы на самый край мира, лишь бы там не было этой жары, песка и выцветшего неба, по которому тенями скользят падальщики.

И Янгу, переворачиваясь на живот — солнце опаляет и сквозь ткань — закрывает глаза. Он видит этот новый дом, возможно, даже помнит его, пусть бы и отрекся от своей памяти.

Но Север идет по его пятам.

Мысли о прошлом, казалось бы стертом, ушедшим в небытие, не отпускали. Янгхаар слушал заунывный вой плакальщиц, сквозь веки смотрел на отблески пламени. Нынешняя его смерть не имела ничего общего с той, настоящей, которая много раз подбиралась к Янгару.

Эта пахла молоком и свечным воском.

Маслом, которым разводили краски.

Женским потом.

И еще — сырым камнем.

Настоящая воняет гноем и кровью, у нее вкус песка на губах и голос наставника, который требует подняться. Или смрадное дыхание хищного зверя… того медведя, который, поднявшись на задние лапы, медленно подбирался к Янгу.

И толпа кричала:

— Рви! Рви!

У них был один голос на всех. И медведь покачивался, переступая с лапы на лапу. Старый, со всклоченной грязной шерстью, с глазами, заплывшими гноем, он чуял легкую добычу. И шел, желая даже не столько сожрать, сколько разорвать.

Боль за боль.

А нож в руке — слишком мало.

И Янгу отступает… пятится до самой ограды, не слыша криков и улюлюканья: толпа желает драки. И стражник, которого тоже захлестнул азарт, нарушает правила. Он просовывает сквозь прутья копье и тычет острием в плечи Янгара, поторапливает.

— Давай!

Наверняка, он поставил на время. Сколько отвел десятилетнему мальчишке, слишком дерзкому, чтобы получился хороший домашний раб? Слишком упрямому, чтобы и вправду учить на бойца. Минут пять? Они вот-вот истекут, и стражник потеряет деньги.

Почему-то именно эта мысль разозлила Янгу.

— Вперед! — копье вспороло кожу на предплечье, и эта новая боль вдруг все изменило.

Страх исчез.

Осталась ярость. Иссушающая, как пустыня Дайхан. Всеобъемлющая.

Алым полыхнуло в глазах. И руки сами вцепились в копье, дернули, выворачивая, и стражник не то от неожиданности, не то от испуга, выпустил древко.

Янгу помнил, как стучала кровь в висках. И что стало вдруг тихо-тихо. А медведь, подобравшийся вплотную, вдруг покачнулся и медленно, как-то очень уж медленно стал опускаться на четыре лапы. Янгу вдыхал смрадное его дыхание. И тянулся к оскаленной пасти, готовый впиться в нее зубами. Он видел черные губы и бледные десна зверя, длинный язык, свернувшийся улиткой, и желтоватые сточенные клыки.

Рев оглушил. И что-то дернулось, норовя выскользнуть из рук.

Янгу не позволил. Он стоял, навалившись всем телом на древко, по которому лилась горячая медвежья кровь. И к звериному голосу добавился совокупный вой толпы.

А зверь умирал. Он упрямо полз вперед, норовя дотянуться до человека, насаживая самого себя на копье. И когда древко, затрещав, раскололось, Янгу отскочил в сторону.

  21