Особенно,... 
70 
- Ты доволен, да? - она трогает башню из локонов и кривится, того и гляди расплачется.
- Нет.
- Ты… - все-таки всхлипывает и забивается в угол беседки, заворачивается в соболей так, что наружу лишь кончик носа торчит. - Равнодушная скотина, вот кто ты…
- Леди таких слов не употребляют.
- А я употребляю, - голос дрожит, и Люта сдерживается с трудом.
И уже не сдерживается, плачет, тихо всхлипывая и вытирая глаза кулачком. И надо бы утешить, но Кейрен сидит, смотрит на руки…
…Таннис осталась одна.
Она дождется.
Наверное… она молчала, когда Кейрен уходил. И улыбалась. И коснулась нежно, словно прощаясь. Показалось. Кейрен просто слишком боится ее потерять.
- Что тебе стоило помочь? Ты же… теперь мы все будем несчастны… ты…
- В прошлом месяце я вел одно дело… убийство. Девушка сбежала из дому. Из-под венца… у нее свой жених имелся… - говорить о таком тяжело, вспоминать тяжело.
То дело запомнилось затяжными дождями и листьями, прилипшими к телу. Алебастровой кожей на желто-багряном кленовом ковре, светлыми волосами, что рассыпались, уходя в этот ковер, словно корни. И безглазым изуродованным лицом.
Спасала Таннис.
Ей Кейрен рассказывал и об этой девушке, которая долгое время оставалась безымянной. И о родителях ее, облаченных в черный креп, словно заранее пребывающих в трауре. В их доме было много крестов и свечей, а сами они глядели на Кейрена с презрением.
И требовали передать дело другому.
Человеку.
- Он помог ей сбежать, заодно обокрав родителей…
…огромная сумма в полторы сотни фунтов и ложечки с нефритовыми ручками.
- А потом убил.
- За что? - Люта перестала всхлипывать.
- Сказал, что она начала его упрекать… всего-то неделю вместе прожили. Он любил выпить, вот и не сдержался. Один раз по лицу ударил… кочергой. В руках была.
Люта зажала рот руками.
- Было еще одно дело, правда, не с убийством. Сводня покупала красивых молодых девушек, выписывала из деревни, представлялась хозяйкой и обещала устроить в приличный дом на работу…
Грязь, с которой Таннис была знакома не понаслышке. И утешала, стирая эту грязь руками. Слушала, молчала, перебирала волосы, и Кейрену становилось легче.
- Или вот еще одно… самоубийство. Девушка осталась одна, без денег и мужа, но беременная. И она не нашла ничего лучше, как сигануть с моста…
- Зачем ты мне это рассказываешь?
Люта уже не плакала, сжимала кулачки, смотрела едва ли не с ненавистью.
- Затем, чтобы ты поняла. Бежать опасно.
- Я…
- Слишком умна, чтобы позволить себя обмануть? Ты думаешь, кто-то из этих девушек считал себя дурой?
Злится. Лучше так, чем равнодушное молчание.
- Конечно, ты думаешь, что отличаешься от прочих. Ты ведь статью написала, и тебя приглашали работать… куда там, я не запомнил, прости.
Фыркнула.
Да, для нее Кейрен слишком глуп и прост. Он и сам себя таким ощущает, потому как представления не имеет ни об архитектонике контуров переноса, ни о полях и их взаимодействии. Обыкновенный следователь.
- Но реальную жизнь в формулы не запихнешь. Знаешь, сколько заявлений о пропаже людей мы получаем ежемесячно? Три-четыре сотни. Из них две трети - о молодых дурочках, которые, как выяснилось, решили сбежать, поискать лучшей жизни.
- Ты считаешь, я дурочка? - холодным звенящим голосом поинтересовалась Люта.
- Я считаю, что ты… недооценила опасность. Мы не находим и половины этих девочек. А из тех, которых находим, лишь треть и вправду замужем и счастливы. Кстати, эти-то и дают родителям знать о том, что живы. И Люта, я не хочу брать на себя ответственность за твои жизнь и здоровье.
Сложно.
С ней. С мамой, со всеми вдруг и сразу.
- И по-твоему, что нам делать?
- То, чего от нас ждут, - Кейрен все-таки сел. Обындевевшая скамья, и тонкий налет инея остается на пальцах, которые - удивительное дело - не ощущают холода. - В этом наш долг перед родом.
Здесь и сейчас слова эти звучат натянуто, лживо.
Долг?
И Люта, уловив его мысли, спешит добить:
- Какой долг?
- Обыкновенный, - если смотреть не на нее, но на снег, станет легче. Белые хлопья, крупные, мягкие, пляшут в воздухе. Попадая в желтый круг фонаря, который упрямо горит, хотя давно пора бы ему погаснуть, хлопья окрашиваются желтым. - Дом, в котором ты живешь, принадлежит роду. Одежда, которую ты носишь, твои драгоценности и книги, сама возможность твоя заниматься делом, которое тебе нравится… впрочем, ты женщина, с тебя спрос иной.
70 
