— Что это такое? — спросила она. — Немного напоминает музыку кабреты, на которой играл бедный Этьен в Монсальви…
Она выговорила это имя с трудом, и голос у нее дрогнул. Сара, догадавшись, о чем она думает, поторопилась ответить:
— Это не кабрета, хотя сходство в самом деле есть. Шотландцы называют свой инструмент волынкой. Это что-то вроде кожаного мешка, из которого торчит множество трубок. В них и дуют музыканты. Странная у них музыка, но сами они и того удивительней: сражаются с голыми ногами, в чудных коротких юбках в большую клетку, а вид у них дикий и устрашающий.
— Шотландцы? — с изумлением переспросила Катрин. — С каких пор у нас здесь шотландцы?
— Да уж два дня! — пояснила Сара. — К нам прибыли новый комендант от графа Бернара. Он сам шотландец и привел с собой небольшой отряд своих людей.
При дворе короля Карла Катрин часто доводилось встречать этих шотландцев, поступивших на службу французской короне вслед за Стюартами и коннетаблем Бьюкененом, предшественником Ришмона… Были они и в свите Орлеанской Девы. Но Катрин вдруг потеряла всякий интерес к этой теме. Говорить о шотландцах означало говорить об Арно, думать о Жанне означало всколыхнуть самые сладкие воспоминания, которые стали теперь самыми горькими и жестокими. Однако Сара все еще продолжала рассказывать о новом коменданте, и, чтобы быстрее завершить разговор, молодая женщина спросила:
— Как его имя?
— Кеннеди, — ответила Сара. — Мессир Хью Кеннеди. По виду он тоже смахивает на дикаря, но это самый настоящий рыцарь.
Во дворе звуки волынок постепенно удалялись, и Катрин слышала только приглушенные аккорды, напоминавшие тихие стоны. Вскоре смолкли и они.
Болезнь отхлынула с той же стремительностью, как и накатила.
В свое время ей открыла дорогу крайняя усталость молодой женщины, но теперь она была побеждена продолжительным отдыхом. Уже через два дня больная смогла встать с постели и устроиться около камина в высоком-кресле с подушками. Однако, когда Сара предложила надеть платье цвета палых листьев, Катрин его отвергла.
— Нет! Отныне я буду носить только черное.
— Черное? Но почему?
Слабая, вымученная улыбка появилась на бледном лице молодой женщины.
— Я по-прежнему графиня де Монсальви, но мужа у меня нет. Следовательно, я должна носить траур. Дай мне черное платье…
Сара сочла за лучшее не возражать. Вынимая из сундука требуемое платье, она подумала, что ни один цвет так не подчеркивал ослепительную красоту Катрин, как черный. Графиня де Монсальви готовилась встретить нового губернатора Карлата в черном бархатном платье, черной бархатной шапочке с приколотой к ней черной муслиновой вуалью. Она пригласила мессира Кеннеди не из любопытства, а просто желая выяснить свое нынешнее положение. После болезни горе немного утихло, и она должна была думать, что предпринять дальше. Катрин привыкла смотреть в лицо трудностям и всегда предпочитала вступить в сражение, нежели выжидать благоприятного момента. К тому же она чувствовала, что ей необходимо действовать, ибо, сидя взаперти в этом замке, она могла бы лишиться рас — — судка.
Когда Кеннеди вошел в ее комнату, она вспомнила, что уже видела его при дворе Карла VII. Ошибиться было невозможно, ибо шотландец принадлежал к числу тех людей, чья внешность сразу врезается в память. Почти одного роста с Готье, он тоже был рыжим; но если волосы нормандца лишь отливали пламенем, то шевелюра шотландца была ярко-медного цвета, как и физиономия, обожженная, будто старый кирпич. У него были грубые черты лица, смягченные веселым, приветливым выражением. Вздернутый нос и прозрачные синие глаза делали его даже привлекательным, однако, когда он улыбался, показывая великолепные белые зубы, в нем проглядывало что-то хищное, и внимательный наблюдатель не стал бы слишком обольщаться внешним добродушием этой физиономии.
И в самом деле, Хью Кеннеди, шотландский горец, пришедший во Францию вместе с Джеймсом Стюартом, графом Бьюкененом, был грозным и опасным воином. Под знаменами Бьюкенена, ставшего коннетаблем Франции, он честно сражался с англичанами, которых искрение. ненавидел. Как ни разорена была его новая родина, в сравнении с нищими, шотландскими горами она казалась ему восхитительной страной — страной, где он желал бы завершить свои дни. Стюарты получили в дар от короля лен д'Обиньи; к северу от Буржа, и эти земли стали центром притяжения для всех шотландцев, к большому неудовольствию добрых жителей Луары, которым приходилось терпеть постоянные набеги Кеннеди и ему подобных. Эти друзья Франции обращались с крестьянами едва ли не хуже, чем захватчики-англичане.