Но хуже всего было то, что теперь дочь Петры ожидала сходная судьба. На улице? Боже мой!
Но возраст ее был назван правильно. В самом деле, Мали должно было теперь быть восемнадцать лет.
Собравшись с мыслями, он сказал:
— Не могли бы вы рассказать мне все, что вы знаете о Мали? Больше всего меня интересует ее происхождение. Не осталось ли каких-то записей о ней?
Надзирательница принялась искать что-то в потемневшем от времени секретере.
— Сейчас я посмотрю в журнале…
Вскоре она нашла то, что было нужно. Там было написано совсем немного, и Андре прочитал:
«Мали, дочь Петры Ольсдаттер. Отец неизвестен. Родилась 1 февраля 1894 года. При поступлении ребенок имел на себе распашонку, рубашечку и пеленки. Девочка была завернута в шерстяное одеяло. Других вещей при ней не было. Ребенка насильно забрали у матери, жившей в дровяном сарае. Мали была здорова и не заражена никакими инфекциями».
Это все.
Не было указано даже ее фамилии…
Вздохнув, Андре поблагодарил надзирательницу. Он хотел расспросить ее о годах, проведенных Мали в приюте, о том, не происходило ли с ней чего-то особенного, не болела ли она, но тут кто-то позвал надзирательницу и у него пропала такая возможность.
На улице! Насильно отнята у матери. Бедная Петра!
Несмотря на то, что Мали мало чем могла быть ему полезна, ему захотелось увидеть ее и поговорить с ней. Если Петра была из рода Людей Льда, то и Мали тоже была из этого рода! И в таком случае его долгом было помочь ей.
Но он вздрагивал при одной мысли об этом. Подумать только, иметь дело с такой отбившейся от рук девушкой!
Ладно, девушка подождет. Сначала ему нужно было пообедать, а потом прочитать историю, которая привлекла внимание Ваньи и Бенедикты.
Собственно говоря, ему следовало бы нанести визит Теодору Брандстедту, но он не решался на это.
В отеле его ждала записка, оставленная Неттой Микальсруд. Коротенькое сообщение: «Мать Петры звали Герд. С дружеским приветом Нетта Микальсруд».
«Спасибо, мой неутомимый помощник, — подумал он. — Так постепенно мы и разгадаем головоломку».
После обеда он направился в свою комнату. Сняв ботинки, удобно улегся на постель. Обложившись со всех сторон подушками, достал рукопись.
Рукопись состояла из нескольких листков, скрепленных голубой шелковой нитью. И сами листки, и эта нитка были на вид далеко не новыми.
Вместо заголовка стояло небольшое пояснение, написанное аккуратным, изысканным почерком:
«Записано Герд Свенсдаттер в году 1875 со слов ее матери, Петры Эриксдаттер».
Герд… Мать младшей Петры. Та, что, согласно молве, происходила из богатой и культурной семьи. Да, почерк явно свидетельствует об этом.
И еще Петра Эриксдаттер Нордладе. Бабушка. Та, которой принадлежал медальон.
Начинала просматриваться родственная линия. Но была ли это та самая линия? Вела ли эта линия к Кристеру Грипу?
Трудно определить.
Начав читать, Андре вскоре обнаружил, что писательница была высокообразованной, не лишенной поэтического дарования.
Но почему же тогда она вышла замуж за этого пьяницу Уле Кнудсена?
Возможно, в юности он был элегантным, очаровательным и симпатичным. Но в зрелом возрасте он выгнал из дома собственную дочь, чего Андре никогда не смог бы ему простить.
Он прочел пометку Ваньи на другой стороне листа: «И я оставила их среди реликвий Людей Льда, обнаружив весьма странное совпадение. Ванья Линд из рода Людей Льда, 6 июня 1900 года».
Сам же Андре пока не понимал, каким образом связаны медальон и эта рукопись с родом Людей Льда.
Но ведь он еще не прочитал рукописи.
И он принялся читать.
3
«Долина эта начинается там, где кончаются лес и луга, и представляет собой совершенно дикое место. Если ты попытаешься проникнуть туда, душа твоя потеряет всякую связь с миром людей и солнечного света.
Дорога, по которой ты собираешься пойти, распадается на узкие тропинки, манящие тебя игрой света и тени и ведущие в тупик. Они заведут тебя к скалам и к болотам, готовым поглотить тебя своей черной трясиной. Они приведут тебя к обрывам и пропастям, поджидающим неосторожных детей, пасущих скот или собирающих мох и лишайник. Возможно, да, возможно, одна из этих тропинок приведет тебя в самую чащу дремучего леса в то самое место, о котором говорят шепотом поздней осенью возле печки?