— Вы знаете этот замок, батюшка?
— Я ездил в Пти-Андели три года назад, чтобы осмотреть там церковную колокольню. На постоялый двор зашли выпить лучники из замка. Они рассказали о нем...
— Боже мой! — простонала Од, ломая руки. — Значит, мадам Маргарита и мадам Бланка обречены умереть от нужды и холода?
— Похоже на то! Они совершили тяжкий грех, согласен, но остро отточенный меч на эшафоте был бы менее жестоким наказанием, чем эта медленная смерть.
— И никто не может прийти им на помощь, не правда ли?
— Только Господь. Если Он исполнит проклятие мэтра Жака до зимы, и король умрет.
— Да, но его скверный сын придет ему на смену.
— Несомненно. Однако мадам Маргарита, хочет он того или нет, станет королевой Франции. Церковь не разводит из-за супружеской измены даже короля. Нужно будет считаться с ней.
— Там, где она сейчас? О, отец, как вы можете верить в это? Он убьет ее тайком. А мне так хочется, чтобы она была жива!
— Кажется, ты ее действительно любишь?
— Да. Служить ей, украшать ее было настоящим счастьем. Она так ласково говорила «спасибо». Да, я очень привязана к ней, и мне очень тяжело от того, что с ней сделали...
Матье встал и прикоснулся губами ко лбу дочери:
— Ладно, не отчаивайся! Долг людей предугадывать деяния Господа.
— Что вы хотите этим сказать?
— Ты не поймешь. Постарайся выздороветь!
Она старалась изо всех сил и, встав на ноги, настояла, чтобы первым делом ей разрешили навестить могилу Бертрады. Мать захотела пойти с ней, и Бландина отвела их туда.
Накануне Матье с сыном отправились в Шантийи. Мастер считал, что пора прибрать своих людей к рукам.
Окончив молитвы, три женщины преклонили колени перед отшельником, который благословил их у порога своей пещеры, а затем отправились дальше по дороге в Пчелиный домик. Они шли молча, испытывая удовольствие от прогулки по лесу, полному птиц, ясным солнечным днем. Од чувствовала облегчение оттого, что прикоснулась к земле, в которой покоилась тетушка, и знала теперь, что та находится под покровительством этого лохматого и дурно пахнущего старика, чей взгляд, однако, излучал столько света и сострадания... Бальзам для сердечных ран!
Однако по возвращении в Пчелиный домик только что обретенная ею душевная ясность дала трещину. Бабушка, которую они оставили в саду в тени яблони, холодно смотрела на толстого человека в коричневой бархатной шляпе, в богатом костюме из тонкого сукна того же цвета, расшитого более темным шелком. Он вышагивал перед ней взад и вперед, заложив руки за спину и произнося слова, которые они не могли разобрать. Шагая, он время от времени сгибал колени, чтобы размять их, и от этого его походка казалась такой смешной, что девушка засмеялась.
— Ну, вот и остальная семья. Я подозревал, что эта старуха живет здесь не одна.
— Я никогда и не говорила этого, — возразила Матильда. — И хотела бы знать, куда подевались ваши хорошие манеры! Старуха! Разве так говорят с дамой?
— Дамой? Вы, конечно, были ею в доме вашего сына в Монтрее, но теперь вы мало что значите, ведь он в бегах, а вы осмелились укрыться в этом доме, который принадлежит мне, так как моя дорогая тетушка оставила нас и перешла в мир иной. И вы еще имеете дерзость спрашивать меня, зачем я явился сюда? Вступить во владение, вот и все, — прорычал он.
— Как, однако, меняет человека перспектива наследства! Мы знали вас более учтивым и более любезным, мэтр Эмбер!
Незнакомец действительно оказался Гонтраном Эмбером, галантерейщиком, племянником мужа Бертрады. И резкое замечание Матильды было совершенно справедливым: до сих пор в семье Матье знали — надо сказать, недостаточно хорошо! — упитанного галантерейщика с улицы Кенкампуа как человека приветливого, улыбчивого и даже приятного. Бертрада была вполне им довольна после смерти мужа, когда они делили наследство: он получил приносивший хороший доход магазинчик с разнообразным выбором товаров в галерее дворца, что сделало его одним из главных богатеев Парижа, а она — имущество покойного мужа. В числе прочего был и дом, который Бертрада сама отдала ему два года тому назад, а также Пчелиный домик. И вот теперь он свалился на их головы с угрозами! Возможно, виной тому — изумление, ведь он не ожидал обнаружить свой дом занятым...
— Какой уж есть! И вас это не касается!