147 
– Да неужели?
Разговор теперь стал больше походить на перебранку: Вишье обозвал Жуанвиля алчным «жеребчиком», так презрительно называли франков, родившихся на Святой земле. Жуанвиль тут же ответил, что лучше быть жеребчиком, чем колченогим боевым конем вроде Вишье.
Собеседники уже готовы были схватиться за мечи, но тут вмешался король.
– Довольно! Мы повелеваем вам… утихомириться, – произнес он, выразительно глядя на магистра. – А теперь выслушайте наше решение. Те, кто хочет вернуться домой, могут вернуться. Мы же, придя сюда для того, чтобы освободить Святую землю и дать возможность мирным паломникам спокойно молиться, останемся здесь столько времени, сколько потребует наведение порядка в королевстве и восстановление его защитных сооружений, стен и крепостей. Нужно также восстановить преграды, охранявшие франков на севере, примирив Антиохийское и Триполийское княжества с армянским царством Киликией.
– У вас не будет на это времени, сир, – усмехнулся Вишье. – У мусульман есть возможности, о которых вы, Ваше Величество, не подозреваете. Старец горы нашлет на вас ассасинов, и вы погибнете, не успев ничего сделать. Разве что потеряете и это королевство. Но вы, конечно же, ведать не ведаете, кто такой Старец горы? – добавил он с пренебрежительной улыбкой.
Эд де Шатору, папский легат, пришел в ужас от подобной дерзости и хотел немедленно вмешаться, но король призвал его к молчанию. Людовик встал и, выпрямившись во весь свой немалый рост, оказался на голову выше великого магистра.
– Мы знаем гораздо больше, чем вам кажется, досточтимый брат Рено де Вишье. Так, например, мы знаем, что вы хотите ввести нас в заблуждение, угрожая нам ассасинами, которые будто бы преданно служат исламу. Старец горы – противник того ислама, который исповедуют в Багдаде и Каире. Мне довелось изучить обе доктрины. И должен сказать, что опасаться должны в первую очередь вы, так как вы и Старец горы пылаете взаимной ненавистью, которая вряд ли скоро погаснет… Если мы ошибаемся, то поправьте нас.
Великий магистр в ярости покинул зал совета вместе с Гуго де Жуи и братьями-рыцарями, которые его сопровождали. Людовик смотрел на них с затаенной улыбкой, от которой лицо его, как ни странно, сделалось жестче.
– Итак, мы приняли решение, – произнес он после нескольких минут молчания, возвысив голос, чтобы его услышали все. – Мы останемся здесь, чтобы поддержать добрый порядок и обезопасить дороги мирных пилигримов.
Рено наблюдал за ссорой короля с великим магистром с немалым удовольствием, к которому примешивалась и надежда. Теперь король мог совсем по-другому посмотреть на жалобу Рено на Ронселена де Фоса. Король закрыл совет и отправился в свои покои. Рено вознамерился последовать за королем, но Жоффруа де Сержин преградил ему дорогу. После трагической гибели Робера д’Артуа под Эль-Мансурой он занял его место и не отходил от короля ни на шаг. Барон мягко сообщил молодому человеку:
– Король не хочет, чтобы его беспокоили.
– Если он сейчас молится, могу я подождать его возле часовни?
– Нет, нет, это невозможно. Он сейчас не в часовне.
– А где тогда? Скажите, прошу вас, мессир де Сержин! То, что я хочу сообщить ему, чрезвычайно важно!
– Для кого? Для вас или для королевства?
– И для меня, и для королевства. Я хотел бы получить от него разрешение отправиться…
– Вы его не получите. Никто в эти дни не покинет Сен-Жан-д’Акр, какая бы ни была у него надобность.
Мы ждем прибытия войска, которое обещал принц Морийский, и ни один из возможных защитников города не имеет права его покинуть. Король решил дать возможность уехать тем, кто хочет вернуться на Запад, и они уедут в ближайшие дни. Нам будет не хватать крепких рук. Неужели я должен напоминать вам, что вы оруженосец короля?
Огорчение юного рыцаря было так неподдельно, что Сержин не мог не улыбнуться:
– Наш господин займется частными делами немного позже. Сейчас он хочет немного отдохнуть после бурного совета, на котором мы с вами присутствовали.
– Молитва для него лучший отдых, я знаю. Может быть, он не в часовне, но он молится.
– Нет, он удалился в покои королевы. Поверьте, иногда и король нуждается в ласке. Вы так не думаете?
Улыбка де Сержина намекала на нечто иное, и Рено вдруг вспыхнул до корней волос. Он почувствовал себя страшно несчастным и неприкаянным, поклонился и уныло побрел в порт, пытаясь избавиться от мучительных картин, которые невольно рисовало ему воображение, как только он узнал, что Маргарита сейчас осталась наедине со своим супругом. Он казнил себя за то, что испытывал ненависть к Людовику, мужчине из плоти и крови, тогда как перед королем, христианином и будущим святым, Рено благоговел.
147 
