И все-таки стали прекрасными друзьями.
Калеб снова принялся за работу.
Казалось, прошла целая вечность, небо светлело, а Калеб дергал решетку изо всех сил. Раздался треск, и на их головы и в глаза посыпалась пыль сухого строительного раствора.
— Путь открыт, — произнес Калеб взволнованным, дрожащим голосом.
Маттиас готов был заплакать от счастья.
— Что там видишь? — спросил он.
— Труба не высокая. Во всяком случае, она не так высока, и мы сможем спрыгнуть на склон холма. Иди, Кнут!
Калеб вылез на край трубы и протянул руку своему товарищу. Маттиас увидел, как Кнут исчез в трубе. Его пальцы крепко ухватились за край каменной кладки. Потом Кнут разжал их и исчез.
Во внешний мир!
Маленький Маттиас почувствовал себя всеми покинутым и брошенным в этой отвратительной дымовой трубе, он готов был громко закричать от страха и испуга.
Калеб снова протянул руку.
— Добро пожаловать, Маттиас!
Прекрасные слова! Он протянул руку к свету и вылез из трубы.
Маттиас дышал ночным воздухом. Делал глубокие вдохи. Склон, как ему показалось, находился страшно далеко внизу. Но он сделал так же, как и Кнут, повис на руках, вытянувшись по трубе.
— Отпускай руки! — скомандовал Калеб.
Маттиас закрыл глаза и разжал пальцы. Падать было высоко, но он приземлился мягко. Калеб на всякий случай положил решетку на место и последовал за ними.
И вот они все трое снова стоят на твердой земле. Кнут лег лицом на землю и вдыхал все запахи, которых он был лишен такое долгое время. Он плакал так, что его больная грудь разрывалась от рыданий.
— Идем, — сказал Калеб. — Мы должны исчезнуть отсюда! Прочь из Конгсберга.
— Но куда? — спросил Кнут. — У меня нет дома.
— Домой ко мне, — тут же воскликнул Маттиас. — Вам обоим будут рады.
— Да, — сказал Калеб задумчиво. — Мой дом похвалы не очень достоин. Там выбрасывают птенцов из гнезда, как только они научатся летать. Да и находится он далеко отсюда. Да, я думаю, что лучше всего сейчас двинуть домой к Маттиасу. Горе в его доме должно быть очень велико.
— Да, и там Кнут получит помощь, — сказал Маттиас. — О, я люблю вас обоих! Вы такие прекрасные, наилучшие друзья, какие у меня когда-либо были!
Калеб положил руку ему на плечо и сжал его с такой силой, что тому стало больно.
— Послушай, Маттиас! Сейчас ты должен выслушать меня. Кнут и я обычные мальчишки, не особо приятные. Но мы брали пример с тебя, понял ли ты это? Даже наш язык ты очистил. Ты обладаешь необычным свойством влиять на людей, с которыми встречаешься, вызывая у них лучшие чувства.
— Я? — воскликнул смущенно Маттиас.
— Да, ты, — подтвердил Кнут. — Даже Серен стал лучше после встречи с тобой. До этого он все время издевался надо мной за то, что я не так силен, как другие. И все рабочие в шахте говорили о тебе так же.
— Но не Хаубер.
— Нет, Хаубер… Он храбр только тогда, когда в руке держит плеть. Но я несколько раз видел у него признаки слабости.
— Я тоже, — заявил Калеб. — И это твоя заслуга, Маттиас. Мы благодарим тебя за приглашение побыть в твоем доме вместе с тобой и, может быть, отдохнем несколько дней.
— Но вы можете остаться! Сколько угодно! Навсегда, если пожелаете.
Калеб улыбнулся:
— Поживем — увидим. Мы не хотим быть кому-нибудь обузой. Ну, а сейчас давайте спешить.
— Да, — присоединился к нему Маттиас. — Домой в Гростенсхольм! Я рад, что вы пойдете со мной! Фруктхавен… Все волнующие места. И хорошая пища!
— Не говори о еде, — простонал Кнут с тоской в голосе. — Я много лет мечтаю о еде!
Они выбрали направление, ориентируясь по деревьям и по первым намекам встающего солнца — предупреждению о наступающем дне — и пустились в путь. Кнут шел между Калебом и Маттиасом.
— День, — сказал Калеб. — Замечательное слово, я не узнал его после нашей вечной ночи.
— Небо, которое мы видим! — рассмеялся Маттиас при блеклом ночном свете. Он был так счастлив, так счастлив!
— Мы должны избегать встреч с людьми, — улыбнулся Калеб. — А когда выйдем к ручью — как можно дальше отсюда — мы устроим хорошую баню.
— В такое время года?
— Ну, хорошо. Просто ополоснемся.