— Просто не верится! — сказал он. — Ты слышишь?
— Кого? Птичек? — переспросил Блэк, который, напротив, воздал должное содержимому стакана, порадовался осеннему теплу, с удовольствием рассмотрел внушительный особняк и пропустил мимо ушей пение птиц.
— Вот это да! Ты только послушай! — воскликнул Фентрисс.
Блэк прислушался.
— Очень мило.
— Прочисть уши!
Блэк без особой охоты изобразил прочистку ушей.
— Доволен?
— Не валяй дурака, черт тебя побери! Я серьезно: вслушайся! Они выводят мелодию!
— Обыкновенный птичий щебет.
— Ничего подобного. Птицы, как правило, соединяют обрывки, нот пять-шесть, от силы восемь. Пересмешники способны выдавать разные коленца, но не целые мелодии. Тут у нас — не простые птицы. А теперь замолчи и слушай!
Оба сидели как зачарованные. Лицо Блэка смягчилось.
— Будь я проклят, — вымолвил он наконец. — Действительно, поют, как по нотам. — Он подался вперед и внимательно прислушался.
— Да, — бормотал Фентрисс, прикрыв глаза и покачивая головой в такт мелодии, которая, подобно благодатному дождю, струилась с ветвей, раскинувшихся прямо над головой. — Надо же, подумать только…
Блэк поднялся с места — видимо, собрался подойти к стволу дерева и взглянуть вверх, но Фентрисс остановил его яростным шепотом:
— Ты все испортишь. Сядь и замри. Где мой карандаш? Вот.
Покосившись, он нашел карандаш и блокнот, потом закрыл глаза и не глядя принялся что-то строчить.
А птицы пели.
— Ты и в самом деле записываешь их пение? — спросил Блэк.
— Разве не ясно? Тише ты.
То открывая, то вновь закрывая глаза, Фентрисс чертил нотный стан и заполнял его нотами.
— Да ты, оказывается, силен в нотной грамоте, — поразился Блэк.
— В детстве играл на скрипке, пока отец ее не разбил. Дальше, дальше! Вот оно, вот! Да! Только не так быстро, — шептал он. — Подождите, я не успеваю.
И, словно вняв его мольбе, птицы замедлили темп, сменив bravado на piano.
Легкий ветер зашуршал листвой, и, как по мановению невидимой дирижерской палочки, пение стихло.
У Фентрисса на лбу выступила испарина, он положил на стол карандаш и без сил откинулся на спинку кресла.
— Разрази меня гром, — Блэк отпил изрядный глоток. — Что ты такое делал?
— Записывал песню, — Фентрисс смотрел на разбросанные по бумаге ноты. — Точнее, поэзию в музыке.
— Дай взглянуть!
— Подожди. — Ветви слегка дрогнули, но пение не возобновилось. — Я хочу убедиться, что продолжения не последует.
Тишина.
Блэк завладел страницами и скользнул глазами по нотам.
— Святые угодники! — Его изумлению не было предела. — Как по заказу!
Он поднял глаза на густую крону дерева, откуда больше не слышалось ни рулад, ни трепета крыльев.
— Что же это за птицы?
— Птицы вечности, маленькие весталки Непорочного Зачатия Музыки. Они вынашивают новую жизнь: имя ей — песня.
— Ну, ты и загнул!
— Слушай дальше! Эту новую жизнь мог при нести воздух, или колос, который они склевали на рассвете, или неведомый каприз природы, или осенний день, да хоть сам Творец! И теперь она — моя, целиком и полностью! Дивная мелодия.
— Дивная-то дивная, — согласился Блэк, — только такого не бывает.
— Когда происходит чудо, не подвергай его сомнению. Боже праведный, может, эти прелестные создания напевали свои неподражаемые мотивы уже долгие месяцы или даже годы, но не были услышаны. Сегодня кто-то впервые обратил на них внимание. И это был я! Как мне распорядиться этим подарком судьбы?
— Ты действительно хочешь?…
— Я целый год сижу без дела. Перестал заниматься компьютерами, рано ушел на пенсию; мне всего сорок девять, а я с каждым днем все больше склоняюсь к тому, чтобы начать плести макраме и дарить поделки знакомым — пусть слегка подпортят себе интерьеры. Итак, дружище: макраме или Моцарт?
— Уж не ты ли у нас Моцарт?
— Скажем так: его внебрачный сын.
— Ты бредишь! — вскричал Блэк. Его лицо обратилось вверх, пушечным жерлом нацеливаясь на птичий хор. — Дерево, птицы — это, считай, тест Роршаха! В этой какофонии ты подсознательно хочешь услышать последовательность нот. Однако здесь нет ни различимой мелодии, ни определенного ритма. Ты и меня сбил с толку, но теперь я понимаю: в тебе с детства засело тайное желание сочинять музыку, вот ты и навострил уши, когда в саду защебетали эти безмозглые птицы. Да положи ты наконец карандаш!
— Сам ты бредишь! — рассмеялся Фентрисс. — Двенадцать лет безделья и ленивого отупения не прошли даром! Тебе просто завидно, что я нашел дело по душе и собираюсь им заняться. Слушать и сочинять, сочинять и слушать. Будь добр, сядь на место, ты нарушаешь акустику.