Стина подбежала и схватила дочку на руки.
— Девочка моя! — рыдала Стина. — Больше я тебе уже не оставлю!
— Это называется «переодеть в чистое»! — сказал караульный и поднял какой-то предмет, который постарался спрятать от Ингрид. — В жизни не видел подобного ужаса!
Ингрид чувствовала, что вот-вот потеряет власть над собой.
— Даниэль! Где мой Даниэль? — металась она, не в силах собраться с мыслями и приступить к поискам сына. — Где Даниэль?
Это было самое страшное мгновение в ее жизни, она кляла свою глупость, безразличие и себялюбие.
— Твой? — спросил караульный, подавая Ингрид лежавший в углу сверток.
Дрожащими руками Ингрид схватила его и тут же услышала типичное для Даниэля хныканье.
У нее перехватило дыхание, и, поняв, что теряет сознание, Ингрид отдала ребенка обратно караульному, повалилась на старые мешки и закрыла лицо руками.
— От такого у кого хочешь сердце надорвется, — с сочувствием сказал караульный. — На нем его одежка?
Ингрид подняла голову.
— Первый раз вижу эту рвань!
— Да ты никак сидишь на мешках с детской одеждой. Так-то госпожа Андерсен переодевала детей во все чистое: их целую одежку себе, а на детишек — вонючее тряпье. А сейчас, барышни, шли бы вы со своими детками на свежий воздух. Все остальное уже не для ваших глаз.
Ингрид и Стина поспешили уйти, они не хотели больше ничего знать.
Во дворе они опустились на скамейку, к которой подвели их соседи. Детей девушки прижимали к груди.
— Как они замерзли, — сказала Ингрид. — Их надо согреть.
Вокруг хлопотали соседи. Они позвали Ингрид и Стину в дом и нашли во что завернуть младенцев.
Ингрид дала Даниэлю грудь, прислушиваясь к крикам мадам Андерсен, которую караульные уводили с собой.
Ингрид прижала сына к себе, а свободной рукой прикоснулась к корню мандрагоры, который висел у нее на шее.
— Благодарю, — прошептала она. — Благодарю тебя за спасение!
11
— Никогда больше не оставлю свою дочку, — сказала Стина, когда дети заснули в комнате трактира, где хозяин по просьбе Ингрид развел огонь. — Только не знаю, куда нам деться? Разве что утопиться вместе в море. Другого выхода у меня нет.
Она сидела, маленькая, жалкая, в платье из мешковины, на ногах вместо башмаков были намотаны тряпки.
Ингрид как будто не слышала ее.
— Теперь я вернусь домой! — решительно сказала она. — Отец с матерью добрые, они меня поймут. Я не хотела, чтобы они подверглись людскому осуждению и насмешкам. Но больше я с Даниэлем не расстанусь. Никогда! Я и так причинила ему слишком много страданий!
— Но ведь ты хотела как лучше! Хотела дать ему надежный дом.
Ингрид скривилась.
— А до этого, Стина? До этого! Что я к нему испытывала? Он был нежеланный ребенок. Мой несчастный малютка… Я не хотела его знать, не хотела видеть его. Разве я когда-нибудь себе это прощу?
— Простишь, — тихо сказала Стина. — Ты не первая.
— По неписанным человеческим законам отец может отречься от нежеланного ребенка. Его никто за это не осудит. А мать должна любить ребенка и заботиться о нем, даже когда он еще не родился. Иначе ее будут считать плохой женщиной и могут побить каменьями.
Вдруг до Ингрид дошел смысл слов, еще раньше сказанных Стиной.
— Что, что? — воскликнула она. — Ты хочешь утопиться вместе со своей крошкой? Ты с ума сошла!
Стина тихо заплакала.
— А что мне делать? Родители у меня умерли, братья и сестры выгнали меня из дома, когда узнали, что я жду ребенка. Отец моей дочки женат. Он овладел мною силой, а потом отказался от своей вины. Пытался даже меня убить. У меня нет ни гроша. На работу меня никто не возьмет: кому нужна работница с нагулянным ребенком. Допустим, завтра у нас еще будет кусок хлеба. А потом?.. Потом погибель.
Ингрид вдруг поняла, что по сравнению со Стиной она счастливица.
— У тебя замечательная дочка, — сказала она Стине. — Как ты ее назовешь?
— Мне бы хотелось назвать ее Ингрид, — серьезно ответила Стина.
Ингрид вздрогнула.
— Спасибо тебе за доброе отношение, — сказала она. — Только лучше назови ее как-нибудь иначе. У меня ей учиться нечему.
— Но я вовсе не считаю тебя распутной женщиной, — по-прежнему серьезно ответила Стина.