44 
– Но ведь в конце концов ему же пришлось покинуть стены замка?
– Да, чтобы отправиться в крестовый поход, сопровождая нашего герцога Пьера и короля Святого Людовика. Он был убит в битве при Мансуре. Однако его ставшая легендой история не позабылась в окрестностях Плевана, да и почти по всей Бретани ее рассказывают до сих пор.
– Как же могло случиться, что Розенна, которая знает столько легенд, никогда не говорила мне об этой?
– Не знаю, – ответил аббат. – Может быть, она ей неизвестна… А может, у нее были подозрения, о которых она решила никому не говорить…
– Но… мой отец?! Расскажите теперь о моем отце.
– Твой отец… он был последним из этого ужасного рода Турнеминов, что век за веком обрушивались, подобно хищным птицам, на все, появившееся поблизости от башен замка. Удивительная череда дворян-разбойников, любящих и признающих одно лишь насилие! Вдобавок он не принадлежал к старшей ветви рода, увядшей два века тому назад. У него не было ни той власти, ни того огромного состояния, из-за которых когда-то говорили, что владетели Лаюнондэ почти так же знатны и всесильны, как и король Франции. Его звали Пьер, он служил в одном полку с моим братом, в Королевском пехотном. Я-то сам его никогда не видел, но знаю, что тем летом, когда ты был зачат, он гостил у нас в Лесле с другими товарищами моего брата.
Глаза Жиля сверкали, щеки пылали румянцем, он ощущал каждое слово аббата Венсана как глоток свежего воздуха. Ему казалось, будто перед ним внезапно раскрылось окно, обнаружив линию горизонта там, где всегда доселе была высокая черная стена. Наконец-то он знает имя своего отца, неизвестного ему доныне, но столь необходимого… И это было прекрасное имя…
Очень тихим голосом, почти робко, словно боясь спугнуть все очарование этой минуты. Жиль прошептал:
– Затруднительно ли будет узнать, что с ним сталось? Раз он служил в одном полку с господином де Талюэ…
– Для этого требуется одно: чтобы он и сейчас продолжал там свою службу. Но он был тогда в нашем замке в последний раз. Ему надоела бедность, и он мечтал о восстановлении былой славы и богатства его предков, хотел выкупить замок Лаюнондэ, принадлежащий ныне одному из моих кузенов де Талюэ, главному секретарю Реннского парламента. Чтобы достичь своей цели, он решился сесть на корабль, шедший к Антильским островам с остановками у побережья Африки, и заняться работорговлей. Если мне не изменяет память, то, после того как он покинул Лесле, он отплыл из Нанта на одном из кораблей арматора Либо де Болье, что держал путь в Гвинейский залив… Ну же, не дрожи так! Можно подумать, что у тебя лихорадка.
– Немного есть! – ответил аббату Жиль. – Я бы так хотел его найти…
– Да это все равно что искать иглу в стоге сена. Он более сюда не возвращался, и, возможно, его уже нет в живых. Но для тебя я наведу справки, расспрошу родственников и напишу господину Либо де Болье, чтобы попытаться узнать хоть что-нибудь. Теперь мне нужно идти встречать нашего покойника. Вот уж и колокол звонит… Помоги мне надеть облачение… Сегодня вечером я скажу, что же я решил для тебя сделать…
Поняв, что настаивать бесполезно. Жиль проделал то, о чем его просили, и вышел из церкви, унося с собой первые прекрасные мечты своей такой еще юной жизни. Далеко он не ушел: к нему приближалась скорбная процессия, сопровождавшая в церковь тело барона де Сен-Мелэна, которое будет там дожидаться похорон, назначенных назавтра… Спрятавшись за кустами остролиста и букса, высаженными у входа на кладбище. Жиль наблюдал за идущими со странным и новым для него чувством гордости. Пусть он все еще бастард, но теперь уже не сын неизвестно кого. Он знал, откуда он пришел в этот мир, пусть и не знал еще, куда отправится, а кровь, текущая у него в жилах, была кровью Кречета, более древней и благородной, чем кровь, текущая в жилах большинства окружающих его людей. Значит, и судьба его должна быть более завидной, чем их судьбы.
Среди участников процессии Жиль поискал глазами Жюдит, однако взгляд его остановился на мужском лице. Мужчина этот имел телосложение быка, у него были густые рыжие волосы, не напудренные и стянутые на затылке черной лентой. В руках он держал фонарь с окошечком, защищенным роговой пластинкой; в фонаре горела маленькая свеча. Мужчина шел впереди первого викария прихода, аббата Готье, который возглавлял шествие, восседая на смирной Эглантине.
Обычай требовал, чтобы свечу нес самый близкий родственник усопшего, так что Жиль не сомневался в том, что человек с фонарем – старший из де Сен-Мелэнов, Тюдаль.
44 
