Особенно,... 
157 
К Балиану, который ждал его на северной стороне укреплений, Тибо летел, как на крыльях...Подойдя к Иерусалиму, Саладин долго стоял в задумчивости, любуясь красотой города, — третьей столицы ислама! — мягко золотившегося в неярких лучах осеннего солнца. Он не хотел его разрушать, он хотел только освободить его от всех этих нечистых христиан, для которых город был образом небесного царства, и потому отправил послание защитникам Иерусалима: если они сдадутся на милость победителя, он, Саладин, пощадит жизнь горожан и не тронет их имущества. После своей победы у Рогов Хаттина он и в самом деле — когда лично находился на месте, его эмиры вели себя совершенно по-другому! — проявлял себя великодушным победителем. Он мягко обращался с населением завоеванной местности, особенно если речь шла о людях греческого или сирийского происхождения, желая показать, что пришел к ним освободителем, а потому им не следует его опасаться, не стоит бояться ни за свою жизнь, ни за свое добро. И, разумеется, греки тотчас предложили защитникам города сдаться. Видя это и совершенно не желая оставлять в городе людей, способных нанести ему удар в спину, Балиан созвал их вместе, велел собрать им все свое имущество и выпроводил из города. Мария Комнин была по происхождению гречанкой, и Саладин написал ей, предлагая вместе с детьми перейти под его покровительство, но она отказалась покинуть мужа, которого по-прежнему нежно любила.
После этого началась осада, и вскоре стало понятно, что она будет трудной. Саладин хотел вернуть свои святилища — Харам-эш-Шариф (Купол Скалы) и Дальнюю мечеть. Франки же намеревались защищать город, который для них был не третьим, а первым и единственным, трижды священным вместилищем гробницы Иисуса. Они не уступят без сопротивления, пусть даже их всего чуть более шести тысяч воинов — и это в городе, в котором до Хаттина насчитывалось около сотни тысяч жителей! — против огромного войска султана. Но вера их была крепка, и турки это почувствовали.
Балиан д'Ибелин и его люди не сидели сложа руки и до того, как флаги Пророка показались на склонах Иудейских гор. Рвы были углублены, ворота укреплены, камнеметы и катапульты установлены на стенах, туда же стаскивали камни, бревна и котлы для кипящего масла, а самые широкие проходы сильно сужали. Мужчинам помогали женщины и дети. Под пение гимнов каждый делал все, что мог, ради спасения своего города.
Осада была довольно короткой — она продолжалась всего пятнадцать дней, — но на редкость яростной. Саладин выставил две большие осадные машины против защитников на укреплениях. Франки держались стойко, а кое-где даже переходили в наступление. В какой-то момент султан усомнился в успехе своего предприятия: в этих людях и впрямь жила вера, способная сдвигать горы. Кроме того, говорили, будто в городе случилось чудо, а это — лучшее ободрение для воинов. На стенах можно было видеть священников с крестами: пренебрегая опасностью, они пришли, чтобы поддержать мужество сражающихся.
Увы, надолго их не хватило. Египетским саперам Саладина, работавшим под прикрытием осадных машин, удалось пробить в стене брешь. И тогда военачальники защитников города решились на столько же смелый, сколько и отчаянный шаг: попытаться под прикрытием тьмы произвести массовую вылазку и прорваться — или погибнуть с оружием в руках.
Вмешался Гераклий. Смерть Аньес и совершившееся чудо глубоко потрясли этого почти неверующего священника, но все же не изменили его настолько, чтобы заставить желать для себя мученического венца. Как и все трусы, он нашел весомые аргументы: из-за вылазки останутся беззащитными те, кто не сражается, и в первую очередь — дети, которых Саладин не преминет обратить в ислам и тем самым погубит их души.
Балиан, смирившись, попросил султана о встрече и отправился в его лагерь, взяв с собой только Тибо и своего летописца Эрнуля. Он готов был сдать город, если в обмен всем его жителям беспрепятственно позволят уйти.
Первая неожиданность встретила послов, едва они вошли в большой желтый шатер: султан решил воспользоваться услугами переводчика, и переводчиком этим был Онфруа де Торон, не очень отважный, но очень образованный супруг Изабеллы. Ответ Саладина, произнесенный его нежным голосом, звучал так странно, что тот, не вытерпев, сам закончил свою речь, сводившуюся к отказу: он хотел, чтобы город сдался на милость победителя.
157 
