Последние отзывы

  67  

Колю удалось взять себя в руки. Он криво улыбнулся.

— Уже встали?

— Да нет, все еще сплю, как видите.

Она объяснила ему, зачем он ей нужен. Коль пообещал взять ведьминское зелье, как он его назвал, на себя.

— Мне надо было поговорить с Нильссоном, но его еще нет.

Анна-Мария кивнула. Она подыскивала слова.

— Я… мне, кстати, надо в школу: посмотреть, не забыла ли я там мои варежки.

— Хм, — пробормотал Коль. — Да, а мне надо забрать пару стульев.

Они вместе завернули за угол и вошли в здание. Зал выглядел, как и все залы, где накануне царило веселье.

— Ну, Адриан опять нас видел, — сказала Анна-Мария. — Сейчас примчится.

Коль ничего не ответил на это, и она поняла, что сказала глупость.

— Да… и куда же я могла положить мои варежки, просто ума не приложу?..

— Как дети? — грубовато спросил Коль.

— Хейке занимался ими всю ночь. Да, ну и мы, конечно, помогали, все остальные. Варили лекарство и делали для них паровую баню и все такое. Хейке вымотался ужасно, спит сейчас в моей кровати.

— Там значит, и вам спать много не пришлось?

— Ни минуты, — засмеялась она возбужденно. Наконец им удалось наладить разговор, и кажется, что Коль не так и торопится с этими стульями. Хотя женщины и постарались накануне вечером привести зал в обычное состояние, многие декорации все еще висели на стенах, и в комнате было слишком много скамеек и столов. Но сцену уже разобрали. А можжевеловые веточки на полу смели в угол.

— Да, я тоже не спал сегодня ночью, — сухо заметил он.

— Правда?

— Да. Мне было о чем подумать.

Анна-Мария, которая прекрасно знала, что варежки лежат дома, восприняла его слова как возможность начать разговор и прекратила свои поиски. Она уселась за стол, у которого стоял достаточно подходящий стул.

— Адриан явно очень разозлился на вас вчера вечером, — просто сказала она.

Коль постоял минутку, а потом сел прямо перед ней.

— Да, он не смог смириться с тем, что я самовольно закрыл шахту. Эту чертову, не имеющую никакой цены, шахту!

— «Коль глуп», — сказал он однажды, говоря про шахту, — улыбнулась Анна-Мария. — Он явно имел в виду это — что вы не верите в нее.

— Еще бы! Понимаете, он фанатик. Он, видите ли, знает, что там есть золото. Его провели с помощью старой карты, которую нарисовал какой-то мошенник, а потом продал его тестю. А сейчас он в ярости только из-за того, что я отпустил рабочих на все Рождество. Несчастных рабочих, которые, как рабы, вкалывали весь год, без единого воскресенья! Как он мне надоел!

— Коль, — осторожно начала Анна-Мария. — Это правда, что вы убили кого-то? И что вы сидели в тюрьме? Если да, расскажите мне об этом.

Лицо его тут же замкнулось. Черные глаза неотрывно смотрели в ее глаза.

— Да, это правда, — подтвердил он. Анна-Мария незаметно сцепила руки.

— Мне жаль, что я должна спрашивать об этом. И что вы не рассказали это сами.

— Вы и я — мы не так уж много говорили друг с другом. Да вы и принадлежите к другому миру.

— Почему вы все время говорите об этом? Многие в моем роду женились и выходили замуж за совсем простых людей. Вендель Грип женился на своей экономке, Гунилла вышла замуж за сына арендатора, у которого была куча братьев и сестер, а графиня Габриэлла Паладин вышла замуж за шахтера! У которого даже фамилии не было, вот каким он был!

Коль выдавил из себя горькую улыбку.

— Все это очень хорошо, но меня отличает от других людей именно мое прошлое. Почему, по-вашему, я все время один? У того, кто сидел в тюрьме, друзей не бывает, вы это знаете.

— Вы не хотите рассказывать? — тихо спросила она.

— Ладно. Вам расскажу. Это во мне, как незаживающая рана.

— Я понимаю. Вы однажды сказали, что вы и я очень похожи. Вы имели в виду то, как мы росли. И, возможно, совесть.

— О, между нами целая пропасть!

Он на секунду замолчал, а потом заговорил снова:

— Я… мне было шестнадцать лет. У меня был отчим. Мои настоящие родители были валлоны. Но после того, как мой отец умер, мать вышла замуж за шведа. Обычно валлоны так не поступали, потому что некоторые шведы не любили нас, «иностранцев». Мы были слишком смуглые, слишком чужие.

Анна Мария кивнула.

— Моей матери не следовало бы нарушать правила. Ей пришлось много страдать. Ужасно! И, в конце концов, я больше уже не мог видеть, как мой отчим истязает ее и обзывает самыми гнусными словами. Я уже вырос, был большой и сильный и невероятно вспыльчивый.

  67