Особенно,... 
.
Очередная сказка о Золушке 
50 
Он, наверно, ранен или заболел. Что бы ни случилось, ей надо проведать своего соседа. Он совсем один в незнакомой стране, быть может, кто-то из жителей деревни избил чужеземца? Милан, например, если он что-то прослышал…
Ее пальцы уже развязали узел, когда она вновь постучалась в теперь отпертую дверь. Ничего не произошло, и она вошла внутрь.
Елена, конечно, и раньше бывала в доме Янко, но теперь здесь появился незнакомый запах. Комната была совсем пустой, если не считать нескольких вещей на полу. На очаге стояли остатки каши в котелке, а на лавке — ее сыр! Он его изрядно поел, и это ее обрадовало.
Но Сёльве в комнате не было. Наверно, она ослышалась!
Она уже почти вышла, как вдруг снова что-то услышала. Как будто стучали по дереву. Ах да, в доме Янко была еще маленькая спальня, о которой она совсем забыла. Ей показалось поначалу, что дверь в задней стене вела на обратную сторону дома, так она беспокоилась о Сёльве.
Елена постучалась и в эту дверь.
За ней воцарилась мертвая тишина.
Она открыла ее, чувствуя себя неловко из-за того, что нарушает его покой. Но если он лежал там беспомощный…
В спальне было совсем темно. Сквозь дверной проем в комнату проникал свет, и она могла различить отдельные предметы.
Большой, четырехугольный ящик занимал большую часть помещения.
Но…
Сначала Елена не поверила своим глазам.
На нее смотрело какое-то существо. Маленькое, беззащитное создание смотрело на первую женщину в своей жизни. На первого человека за несколько лет, за исключением его охранника.
Тишина ощущалась как дыхание вечности.
10
— О нет! — простонала тихо Елена. — Нет, нет, нет!
Мальчик сидел в такой тесной клетке, что ему приходилось подгибать голову и колени. На нем была только очень грязная рубашка, да и сам он был очень грязный, а не знавшие стрижки волосы свалялись в бесформенные клубки. Они свисали ему до пояса, и Елена поняла, что вся голова должна быть покрыта струпьями. Ногти были длинными и напоминали когти. А когда глаза Елены привыкли к темноте и она разглядела его лицо, то вся задрожала.
«Пресвятая Мария, — подумала она. Быть может, мне надо бежать, чтобы спасти свою душу?..»
Нет. Жившее в ней сострадание взяло верх. Она не двинулась.
Его лицо изумило ее, она никогда не видела ничего подобного. Быть может, что-то похожее было в Библии, хранившейся у стариков в деревне, в которой был изображен дьявол.
«Но ведь и черти могут страдать», — подумала она в отчаянии, напуганная до смерти и охваченная такой сильной жалостью, что задрожала всем телом.
Его лицо было диким, костлявым и страшным, оно отталкивало — но и странным образом притягивало к себе. «Вот она, власть дьявола, — подумалось ей. — У дьявола всегда была такая притягательная сила». Она снова перекрестилась, не зная, в который раз с тех пор, как вошла в комнату.
Все в нем было ужасно и карикатурно. Непропорционально широкие и высокие скулы, широкий и плоский нос, раскосые глаза, рот, похожий на волчий, острый и узкий подбородок.
А этот цвет глаз, который она рассмотрела сквозь космы волос! Такие глаза она уже видела!
До нее стала доходить ужасная правда.
Быть может, мальчик и не был дьяволом. Если только сам Сёльве не был Властителем тьмы.
Нет, в это она не могла поверить! Этого просто быть не могло. В отце ребенка было так много человеческих черт!
Постепенно она пришла в себя и смогла выдохнуть и шелохнуться. Она упала на колени перед клеткой и разрыдалась.
— Бедный мой мальчик! Что же они с тобой сделали!
Она сказала «они». Так ей казалось лучше.
Как только она коснулась клетки, из нее послышалось глухое, угрожающее рычание, и ребенок прижался к задним доскам клетки. Елене показалось, что он рычит просто от страха.
Засов клетки был очень прочным, а «прутья» сделаны из настоящих бревен. И все же ей показалось странным, что мальчик не пытался выбраться на волю. Быть может, он просто не понимал, что это ему по силам? Ведь он, наверно, провел в клетке всю свою жизнь и просто не догадывался, что существует другой мир? Думая, что так и должно быть…
— Красавцем тебя не назовешь, — сказала она на своем языке, которого он не мог понять. — Но ты же человек! Или уж во всяком случае живое существо! Господи, что же мне делать?
50 
