«Кречет» на всех парусах как раз выходил из гавани, унося с собой самую безумную любовь, какую знало его сердце. Она оставила в нем болезненный след — нужно было изгладить его как можно скорее. Жиль в гневе повернулся к морю спиной, допил свой кофе, сорвал цветущую ветку жасмина и буквально прижал ее к ноздрям. Запах земли, ее сила залечат его раны, прогонят наваждения. И Турнемин ощутил что-то похожее на облегчение. Может, лучше ему вернуться домой?
Мысль о «Верхних Саваннах», о которых он всего несколько часов назад и думать забыл, вдруг воодушевила его. Вот его правда, вот его долг, .вот, возможно, его счастье. И потом, там был Понто… он обрадуется его возвращению. И Жиль поскакал размашистым галопом в поместье…
Однако первым он встретил не Понго. Из-за изгороди кактусов выскочил Финнеган и застыл на месте, даже не стараясь скрыть свою печаль.
Несчастный лекарь пережил все муки ада, узнав, что та, которую он любил, уехала с его другом…
Но глаза его, похожие на безжизненные зеленые камни, вдруг блеснули.
— Это ты! — вздохнул ирландец, больше он слов не нашел. — Это ты. — И немного помолчав:
— Так, значит, ты не уехал?
— Нет. Но она уже далеко. Так лучше для всех, поверь… и прежде всего, для нее. Мадалена не хочет жить земной жизнью.
— Ты думаешь?
— Уверен. Не нужно сожалений. Ни один из нас ее не интересует: у нее иной избранник.
— Кто он?
— Господь. Капитан Малавуан отвезет ее в бретонский монастырь.
— Ах, вон что!
Финнеган на глазах возвращался к жизни, словно страдающее от засухи растение под обильным ливнем. Если Мадалене не суждено принадлежать мужчине, его сердце утешится, и Жиль поклялся себе, что ни за что и никогда врач не узнает ни о том, что произошло в Черепашьем гроте, ни о том, что случилось в спальне дома в Кал-Франсе.
Понимая, что нордическая кровь не позволяет другу выразить радость. Жиль решил покончить с волнением, которое душило их обоих, и перевел разговор на другую тему.
— Где Жюдит? — спросил он. — Я должен немедленно с ней повидаться. Мне так много надо ей сказать, за многое попросить прощения…
— Не знаю. Как только вернулся Понго, она заперлась у себя в комнате и запретила беспокоить ее по какому бы то ни было поводу. Мне показалось, она очень страдает. Жиль…
Турнемин уже бросился было к крыльцу, но тут на пороге появился сияющий Шарло.
— С счастливым возвращением, хозяин, — радостно воскликнул он. — Госпожа Жюдит час назад ускакала на лошади! Сказала, едет в свою бухту…
— На лошади? — переспросил Жиль. — На какой?
— На вашей, господин Жиль: на Мерлине.
Финнеган грязно выругался.
— Поскакала на лошади? Да еще на Мерлине.
Это в ее-то положении?!
— Ну, если ее ребро больше не болит… — начал Жиль, полагая, что речь идет об этом, но Финнеган взглянул на него с бешенством.
— Да что же ты за урод такой! При чем тут ребро? Она беременна!
Слово хлестнуло Жиля, словно пощечина.
— Бе-ре-мен-на? — выдохнул он по слогам.
— Да… беременна. Она ждет ребенка, если так тебе будет понятней, а если спросишь от кого, я набью тебе морду. Она не хотела тебе говорить, потому что надеялась вернуть тебя и без этого. А теперь скорее! Лошадь, Купидон, веди лошадь!
Надо ее догнать!
— А чего ты боишься? — спросил Жиль, побледнев. — Что она снова упадет?
— Нет. Есть кое-что страшнее — отчаяние.
Финнеган бросился к конюшне, а Жиль уже пришпорил коня и бешеным галопом припустил по дороге. Все у него внутри переворачивалось от страха, и вместе с тем он задыхался от счастья: у него будет ребенок! Нет, Жюдит не может так поступить. Не до такой же степени она любит Жиля, чтобы убить себя, а вместе с собой его ребенка!
Турнемин почувствовал соль на губах и понял, что плачет. Ветки хлестали его по лицу, а он мчался и мчался вперед, не разбирая дороги, напрямик по лесам и оврагам… Скорее, скорее, еще скорее!
Губы сами собой шептали обрывки полузабытых молитв, а он все мчался, неистовый охотник в погоне за смертью. Комья земли и клочья травы летели из-под копыт его лошади.
С верхней точки пологой извилистой тропинки, ведущей к бухте, окруженной кокосовыми пальмами, он увидел Жюдит. Она стояла в пышном белом платье на самом берегу, повернувшись лицом к безбрежному океану, а спиной к острову, и светлый силуэт ее на фоне густой синевы казался невесомым облаком, окрашенным сверху закатным солнцем рыжих волос.
Приподнявшись на стременах. Жиль позвал во весь голос: