Особенно,... 
72 
Пока она медленно шла к нему навстречу, он заметил, что, несмотря на прошедшие годы, она почти не изменилась: лишь седые волосы выдавали ее возраст, но фигура осталась прежней, как это бывает с очень активными людьми. Лицо ее благодаря крепкому сложению казалось вечным: все тот же крупный нос, своенравный рот. Цвет лица оставался таким, каким его запомнил Гийом: оно обветрело изагорело на свежем воздухе еще в годы юности. Ее голубые глаза лишь еще больше запали под густыми бровями, но однажды поразившее мальчика природное величие этой женщины вновь предстало глазам мужчины.
Он положил шляпу на руку, обнажив рыжую голову, улыбнулся и, скорее из вежливости, спросил:
— Мадемуазель Леусуа?
От внезапного волнения голос прозвучал надтреснуто, хотя его бронзовый тембр приобретал в минуты ярости пугающие металлические нотки. Поскольку его не приглашали войти, он остановился у калитки, а старая дева, не отвечая на вопрос, подошла к ней вплотную и положила руку на деревянное плетение, словно ей вдруг потребовалось на что-то опереться.
— Так, значит, это все же ты? — выдохнула она наконец. — Разве могла я себе представить?
Теперь удивился Гийом.
— Вы меня узнали?
— Лишь только на тебя взглянула. Твою красную голову, знаешь, нелегко забыть, да она и мало изменилась. Правда, она теперь гораздо выше! Бог мой, какой ты высокий!
— Это упрек?
— Прекрасно знаешь, что нет! Твоя бедная мать могла бы тобой гордиться… Но входи же! Держу тебя за калиткой, как уличного торговца, будто хочу спровадить. И коня заведи! За изгородью ему будет спокойнее…
— Смотрите, на яблонях молодые побеги! У Али прекрасный аппетит…
— Али?.. Это имя пришло издалека.
— Как и я. Но вы меня заинтриговали, сказав: «Это все же ты», как будто вам сообщили о моем приезде?
Оставив Али пастись на весенней траве, мадемуазель Леусуа провела Гийома в комнату, которую он прекрасно помнил. Ему приятно было вновь увидеть начищенный красный кафель, два красивых шкафа для белья и третий, для посуды, с нарядным руанским фаянсом, широкую кровать в глубине и большой пылающий камин, возле которого она его и усадила.
— Ты по-прежнему носишь фамилию Тремэн и приехал из Индии? — спросила Анн-Мари, помешивая угли под медным чайником, который она наполнила водой.
— Да, а что?
— Так это ты купил половину Ла-Пернель у маркиза де Легаля?
— Да, я.
— И ты вообразил, что в нашем затерянном углу, где все от скуки добрую половину времени проводят за тем, что заглядывают к соседу, можно что-либо сделать, не подняв волну любопытства? Вчера в порту только о тебе и говорили, и во всех подробностях Не обходилось и без выдумок, ведь тебя никто не видел, хоть и многие утверждают обратное… Ты любишь кофе?
Глаза Гийома заблестели, словно у мальчишки, которому предложили сладости.
— Конечно, люблю! Не знал, что он тут водится…
— А ты как думал? Наш порт открыт всему миру! Иногда мне дарят кофе.
— Надеюсь, вы умеете его варить? — осмелился спросить Гийом, вспоминая отвратительное пойло, приготовленное однажды Мари Гоэль.
— Сейчас увидишь!.. Так о чем я говорила? Ах да, что тебя описывали самым невероятным образом. Ты, оказывается, не то брюнет, не то рыжий, не то с черными волосами и кожей, не то пшеничного цвета, да еще с лицом американского дикаря; ты и мал, и высок, и толст, и худ…
— Если хорошенько присмотреться, во всем этом есть доля правды. Теперь вы всех сможете примирить.
— Пожалуй, не сразу. Видишь ли, твое имя застряло в одной-двух головах, и не самых доброжелательных. Ты столь внезапно исчез в ту ночь, когда…
— Но вы знали, что произошло на самом деле! Отец Валет мне сказал…
— Ты его так зовешь? — Я так его называл. Скоро будет два года, как он умер, и я его очень любил. Тем, что я здесь, и своим богатством я обязан именно ему. Но не будем об этом! Вернемся к тому, о чем говорили: что он меня подобрал раненого, спас и вылечил, — вам все известно, раз он приходил к вам однажды ночью. Я до сих пор храню письмо, которое вы с ним передали…
Подобный знак верности смягчил суровое лицо женщины. Очень часто, на протяжении долгих лет, Анн-Мари пыталась представить себе, что же произошло с этим привлекательным мальчиком, которого она с радостью оставила бы у себя. Именно о таком ребенке она мечтала: он сильно отличался от этих плаксивых и притворных либо рано грубевших детей, не без ее помощи появившихся на свет. Она знала, что он жив, так как однажды ходила к старику Кино. Но от него она лишь узнала, что, когда Гийом поправился, он со своим покровителем уехал в Л'Орьян, где находилась Индийская компания, куда Валет собирался вновь устроиться на службу. Но ее воображение, питаемое столь скудными сведениями, построило довольно красочный и в то же время угрожающий мир, все больше склоняя ее к фатальному исходу, так как время шло, а вестей от него все не было. В конце концов она подумала, что он либо погиб… либо совсем о ней забыл, но и от того, и от другого ей становилось одинаково грустно.
72 
