— Это не то же самое, что вместе поужинать. Например, здесь… или у нас?
— Вы только что слышали, что я не любитель приглашать к себе, даже госпожа Белек меня в этом упрекает, — сказал Тремэн, начинавший терять терпение. — А насчет того, чтобы пойти к вам, посмотрим! Благодарю за приглашение, — через силу добавил он.
Когда Адель выходила из кухни, Клеманс проводила ее жалостливым взглядом.
— Бедная девушка! — вздохнула она. — Не сказала бы, что она интересна, но мне ее жаль. Должно быть, у нее не слишком радостная жизнь. Потому она сюда и приходит, чтобы не быть одной…
— Ее всегда удовлетворяло общество брата-близнеца: они неразлучны, — возразил Гийом. — Во всяком случае, доставляйте ей маленькие удовольствия, которых она пожелает, Клеманс, но не поощряйте ее к более частым посещениям и, главное, никогда не просите ее вам помочь! Иначе мы от нее никогда не избавимся. А как наш пирог?
— Я ставлю его в печь, но вы должны все съесть! Даже если у вас будет несварение..
— В таком случае вы будете меня лечить! Надеюсь, у вас осталась липа?
Однако в тот вечер Потантену явно было суждено поставить на стол лишний прибор. Уже собирались ужинать, когда в запряженной ослом маленькой повозке, которую ей подарил Тремэн, приехала мадемуазель Леусуа. Ей предстояло провести ночь в одной из расположенных неподалеку хижин, так как дочь ее давнишней подруги собиралась рожать. Это был первый ребенок, трудиться будущей матери предстояло долго, и мадемуазель Леусуа воспользовалась случаем, чтобы навестить Гийома и оставить у него осла, к которому сильно привязалась. Кроме всего прочего, ей нужно было кое-что ему сообщить, и, попробовав произведение Клеманс, она поведала любопытную новость.
— Вчера у меня были дела в Морсалине, где доктор Тостен попросил меня сделать перевязку одному раненому дровосеку. И тот сказал, что замок Нервиль собираются сносить.
Гийом со звоном положил нож и вилку на свою тарелку.
— Сносить? Зачем?
— Дровосек этого не знает. В тот день, когда он поранился, он рубил дерево недалеко от замка. Там последний лакей Габриэль разговаривал с приехавшим из Шербурга человеком. Это подрядчик. Они договорились, что ломать начнут послезавтра… Я еще возьму пирога, он замечательный.
Она положила себе большой кусок. У Гийома пропал аппетит. То, что замок его врага будет повержен, не могло его не радовать, но его беспокоили причины подобного решения. И кто мог его принять?..
У него мелькнула мысль, что с молодой вдовой произошло несчастье и что новый наследник взялся уничтожить презренное жилище. От такого предположения у Гийома защемило сердце, но дело, вероятно, было в другом. Гораздо удобнее подождать, пока он сам развалится, коль скоро завещанное имущество многого не стоит! И потом он был почти уверен в том, что, если бы с Агнес протолкло несчастье, он бы это почувствовал. В один миг благодаря волшебству ее имени, произнесенного Анн-Мари, исчезло приятное воспоминание о госпоже де Бугенвиль: она, и лишь она притягивала Тремэна…
Не переставая есть, акушерка наблюдала за узким лицом сидящего напротив, над которым так хорошо поработали резцом. Она догадывалась, что он думает о госпоже д'Уазкур, и хотя его привязанность была ей не по душе, мудрость подсказывала ей, что тайна и разлука, пожалуй, лучшие союзники любви. Пока он не узнает, что стало с Агнес, пока не увидит ее в монашеском платье или в любом другом, слишком заурядном виде, чтобы больше не превращать ее в мечту, он от этого наваждения не избавится. Поэтому после целой ночи раздумий она решилась сообщить ему эту новость.
— Ну что? — спросила она, наконец. — Что ты об этом думаешь?
— Честно говоря, не знаю. Мне непонятно… Зачем, интересно, мадемуазель де Нервиль…
— Госпоже д'Уазкур, — мягко поправила мадемуазель Леусуа.
— Если угодно. Так вот, к чему ей разрушать дом своих предков? Чтобы построить другой на его месте? Это кажется правдоподобным, учитывая воспоминания, которые у нее остались о прежнем жилище. Но в то же время, если она ушла в монастырь, к чему ей новый дом?
— Я думаю, что Габриэль может что-нибудь знать. Он предан ей, как верный пес. Подобная преданность способна вызвать доверие.
— А что говорят в Морсалине?
— Много всякой чепухи, потому что никто ничего толком не знает. Только языками болтают, так что скоро и в Кетеу, и в Сен-Васт все будут в курсе. Кумушки посплетничают вволю…