13 
— Может быть, любовную страсть! Но остаются ведь нежность и та тонкая связующая нить, благодаря которым дни, один за другим, сплетаются в прочную ткань жизни. Боюсь, что вы скоро пресытитесь своими слишком одинокими ночами.
— Останься я в Селонже, разве стали бы они менее одинокими оттого, что Филипп умчался бы к своей герцогине по первому же ее зову? Мне так хочется оказаться у себя дома, чтобы это был по-настоящему мой дом. Я забыла уже, что это такое.
Тема для разговора была исчерпана, и к ней в этот вечер больше не возвращались. Леонарда про себя решила, что уединенная жизнь в деревенской глуши благотворно повлияет на слишком импульсивную молодую женщину, сделает ее более благоразумной и менее сумасбродной. Кроме того, ее тоже пленил этот уютный дом, который король подарил своей молодой единомышленнице, где все было устроено как нельзя лучше для приятного времяпрепровождения.
С давних пор окрестные жители именовали замок не иначе, как «дом, увитый барвинком», из-за нескончаемых синих дорожек, проложенных этим цветком в лесной чаще и украшавших ее по весне. Если бы за садом не было должного ухода, то барвинок захватил бы весь сад, вместо этого ему приходилось довольствоваться террасой, той самой, на которую со стороны реки выходили окна большого зала. Сотни ярко-синих звездочек, которыми поросла терраса, подчеркивали изящную белизну каменной кладки и розовый, как утренняя заря, цвет стен. Сад был засажен фруктовыми деревьями и обрамлен по краям зарослями самшита, кустов роз, шиповника, розмарина и смородины, расположившихся по своему усмотрению по обеим сторонам аллеи. Дорожка вела к каменной лестнице, откуда можно было попасть на террасу.
Внутри дома убранство было не менее привлекательно, чем снаружи, и, казалось, являлось продолжением сада. Множество цветов, вплетавшихся в узоры огромного настенного ковра, который служил главным украшением большого зала; никаких тяжелых тканей, плохо сочетавшихся с деревянной отделкой дома, а вместо этого — переливающиеся на свету парчовые ткани; затканные фигурками животных и всевозможными цветами покрывала, украшающие собой кровати; маленькие квадратные подушечки, в изобилии раскиданные повсюду для удобства утомленных тел и отдыха уставших ног.
Мебель, натертая пчелиным воском, была проста, но выполнена в безупречном вкусе. Комнаты украшали превосходные безделушки, иные из которых вызвали у Фьоры нежную улыбку: такие прекрасные чаши из пурпурного венецианского стекла и зеленой майолики могли появиться на свет только под небом Италии. А что до множества ларей, сундуков и сервантов, расставленных по всем комнатам, то в них таилось достаточное количество посуды и белья, чтобы задобрить ими любую хозяйку дома, даже такую привередливую, как Леонарда.
Наконец, кухня, сверкающая медной посудой и изобилующая аппетитными окороками, связками лука, чеснока и пучками высушенных трав, подвешенных к балкам, полностью и бесповоротно покорила сердце старой дамы, которая впервые за столь долгое время ощутила это восхитительное чувство возвращения домой после долгого отсутствия. А Фьора вошла в свой новый дом с простодушием маленького потерявшегося котенка, который обрел наконец домашний очаг и свернулся калачиком возле его теплых углей, чтобы переждать здесь холода и непогоду. Она освоилась в этом доме сразу, как если бы знала его всегда.
Незадолго до приезда Фьоры в замок были назначены новые служители: пожилая супружеская чета, Этьен Ле Пюэлье и его жена Перонелла. Их дом на берегу реки Шер был снесен сильным наводнением. Памятуя, что еще в прошлом году Людовик XI, знавший Этьена в детстве, приглашал их в Ле-Плесси, обещая дом лучше прежнего, если они согласятся присматривать за замком Рабодьер, они приняли его предложение и взялись ухаживать за этим небольшим поместьем. Сделали они это от чистого сердца, так как оба готовы были по одному лишь знаку их «доброго государя» пойти в огонь и воду.
Это были трудолюбивые жители Турени, приветливые и надежные. Они были бы самыми счастливыми на свете людьми, если бы небо послало им ребенка. Но тщетны были все их молитвы и обеты, не дали результатов и частые посещения могилы великого святого города Тура — Сен — Мартена. Посему, когда Перонелле исполнилось сорок пять лет, она уже знала, что ей больше нечего ждать от госпожи природы. Она утешилась тем, что стала потчевать своего Этьена изделиями своего кулинарного искусства, не уступая в этом самому мэтру Жаку Пастурелю, который заправлял всей королевской кухней. Случалось, что сам король, возвращаясь с охоты, останавливался в этом маленьком замке, чтобы отведать ее стряпни.
13 
