62 
Сумерки сгустились, солнце прощалось с далекими вершинами, край затаился и смолк. Нед Хоппер исчез, и двое остались одни на опустевшем мысу, среди исчерпавших пыль колесных следов, глядя на пески и загадочный воздух.
– Нет, нет!.. – произнес Уильям.
– Боюсь, что да, – отозвался Боб.
Чуть окрашенная в розовое золото заходящим солнцем, пустыня была пуста. Мираж пропал. Два-три пылевых вихря кружили, рассыпаясь у горизонта, и только.
Глубокий стон выразил все разочарование Уильяма.
– Это он сделал! Нед! Нед Хоппер, возвращайся, ты!.. Все испортил, негодяй! Чтоб тебе света не видать! – Он осекся. Боб, как ты можешь?.. Стоит, хоть бы ему что!
Роберт грустно улыбнулся.
– А мне его жаль, жаль Неда Хоппера.
– Жаль?!
– Он так и не увидел того, что видели мы. Не увидел того, что видел любой. Даже на миг не поверил. А ведь неверие заразительно. Оно и к другим пристает.
Уильям внимательно оглядел пустынный край.
– По-твоему, в этом все дело?
– Кто его знает. – Роберт покачал головой. – Одно несомненно: когда люди сворачивали сюда, они видели город, города, мираж, называй как хочешь. Но попробуй разглядеть что-то, когда тебе все заслоняют. Неду Хопперу не надо было даже руки поднимать, чтобы закрыть своей лапищей солнце. В ту же минуту театр – двери на замок.
– А нельзя… – Уильям помялся, – нельзя нам снова открыть его? Что? Что нужно сделать, чтобы оживить такую штуковину?
Они окинули взглядом пески, горы, редкие одинокие облачка, притихшее бездыханное небо.
– Если глядеть уголком глаза, не прямо, а как бы невзначай, ненароком…
И они стали смотреть на ботинки, на руки, на пыльные камни под ногами. Наконец Уильям буркнул:
– А точно ли это? Что мы чистые души?
Роберт усмехнулся.
– Конечно, не такие чистые, как дети, которые побывали здесь сегодня и видели все, чего им хотелось, и не как те взрослые простые люди, которые родились среди золотистых полей и милостью божьей странствуют по свету, оставаясь в душе детьми. Нет, Уилли, мы с тобой ни те, ни другие, ни малые, ни взрослые дети. Но и у нас есть достоинство: мы радуемся жизни. Знаем, что такое прозрачное утро на пустынной дороге, знаем, как рождаются и гаснут звезды в небесах. А старина Нед, он давным-давно перестал радоваться. Как не пожалеть, когда представишь его сейчас: мчится на своем мотоцикле, и так всю ночь, весь год…
Кончив говорить, Роберт заметил, что Уильям потихоньку ведет глазами в сторону пустыни. И он тихонько прошептал:
– Видишь что-нибудь?…
Уильям вздохнул.
– Нет, может быть… завтра…
На шоссе показалась одинокая машина.
Они переглянулись. Глаза их вспыхнули исступленной надеждой. Но руки не поднимались и рот не открывался, чтобы крикнуть. Они стояли молча, держа перед собою разрисованный плакат.
Машина пронеслась мимо.
Они проводили ее молящими глазами.
Машина затормозила. Дала задний ход. В ней сидели мужчина, женщина, мальчик и девочка. Мужчина крикнул:
– Уже закрыли на ночь?
– Ни к чему… – заговорил Уильям.
– Он хочет сказать: деньги нам ни к чему! – перебил его Роберт. – Последние клиенты сегодня, к тому же целая семья. Бесплатно! За счет фирмы!
– Спасибо, приятель, спасибо!
Машина, рявкнув, въехала на площадку кругозора.
Уильям стиснул локоть Роберта.
– Боб, какая муха тебя укусила? Огорчить детишек, такую славную семью!
– Помалкивай, – ласково сказал Роберт. – Пошли.
Дети выскочили из машины. Мужчина и его жена выбрались на волю и остановились, освещенные вечерней зарей. Небо было сплошь золотое с голубым отливом. Где-то в песчаной дали пела птица.
– Смотри, – сказал Роберт.
И они подошли к семье, которая стала в ряд, глядя на пустыню.
Уильям затаил дыхание.
Мужчина и его жена неловко прищурились, всматриваясь в сумрак.
Дети ничего не говорили. Их выпуклые глаза впитали в себя чистый отсвет заката.
Уильям прокашлялся.
– Уже поздно. Кхм… Плохо видно…
Мужчина хотел ответить, но его опередил мальчик:
– А мы видим… здорово!
– Да… Да! – поддержала девочка, вытянув руку. – Вон там!
Мать и отец проследили взглядом за ее рукой, точно это могло помочь, и…
– Боже, – воскликнула женщина, – на миг и мне почудилось… но теперь… хотя… Ну да, вот оно!
Мужчина впился глазами в лицо женщины, что-то прочел на нем, сделал мысленный оттиск и наложил его на пустыню и воздух над пустыней.
– Да, – проговорил он, наконец, – конечно же.
62 
