Особенно,... 
.
Очередная сказка о Золушке 
46 
Не отвечая прямо, Фортюнэ продолжала играть с изумрудами, одновременно развивая свою мысль:
– Отказать полуживой, одинокой, прикованной к постели женщине в общем-то довольно легко, но отказать ослепительному созданию, ведущему на поводке грозного соблазнителя Европы, не так просто. Почему бы тебе не позволить этому славному Чернышову сопровождать тебя повсюду, где можно оказаться на виду? Он вполне заслужил такую награду хотя бы за то, что вернул это чудо! Вот я не могу утверждать, что поборола бы искушение! Правда, если ради женщины легко соглашаются с уколом шпаги, а вскоре с ударом ножа…
Драгоценные камни выскользнули из смуглой руки Фортюнэ и мягко упали в свое бархатное гнездо. Затем, словно потеряв к ним всякий интерес, красавица-креолка присела перед столиком, поправила черные букли, слегка припудрилась, оживила нежный изгиб губ и кончила тем, что перепробовала все духи. С ее пылким лицом, цветущим, полным неги телом, выглядевшим в летнем платье совсем девическим, Фортюнэ являла собой такой прекрасный образ женственности, что Марианна была поражена. Бессознательно, а может быть, и умышленно, Фортюнэ наглядно показывала ей, каково ее главное оружие, перед которым самые благочестивые и безоговорочные решения мужчин бессильны.
Приподнявшись на локте, Марианна внимательно всматривалась в подругу, осторожно растиравшую пальцем духи по теплой ложбинке между грудей.
– Фортюнэ! – позвала она.
– Да, сердце мое?
– Я хочу, чтобы ты… дала мне остатки шоколада. После всего… я думаю, что надо его допить!
Глава V
«Британник»
Шесть дней спустя Марианна, в муслиновом платье огненного цвета и шляпке из перьев такого же оттенка, произвела сенсацию, появившись в ложе второго яруса театра Комеди Франсез. Граф Александр Чернышов сопровождал ее.
Второй акт «Британника» уже начался, но, не обращая внимания на пьесу и артистов, эти двое подошли к барьеру ложи и стали бесцеремонно разглядывать зал, привлекая всеобщее внимание. Без всяких украшений, кроме сверкавшего лаком удивительного китайского веера, Марианна во всем красном, так подходившем к золотистости ее кожи и блеску удлиненных глаз, была необычной и великолепной, как экзотический цветок. Все в ней казалось вызывающим, начиная от смело обнажающего грудь широкого декольте до запретного материала ее платья, шелковистого, воздушного контрабандного муслина, который Леруа оценил на вес золота и который резко контрастировал с плотным атласом и парчой других женщин, воздавая должное каждой линии тела Марианны. Рядом с ней затянутый в сверкающий орденами зеленый с золотом мундир Чернышов, высокомерный, с выпяченной грудью, едва не лопался от гордости, проводя властным взглядом по рядам зрителей.
Пара была действительно захватывающая. Тальма, игравший роль Нерона и как раз произнесший:
- Так уж пришлось, в восторге от красы такой
- Хотел я обратиться к ней, но голос был немой.
- Недвижим я стоял, охвачен удивленьем… —
сам Тальма прервал на полуслове свою тираду, тогда как весь зал, пораженный совпадением, ибо эти стихи так подходили к новоприбывшей, разразился аплодисментами. Польщенная Марианна улыбнулась знаменитому трагику, который тотчас, прижав руку к сердцу, подошел к ложе и поклонился, как он сделал бы это перед самой Императрицей. Затем вернулся и продолжал диалог с Нарциссом, тогда как Марианна и ее спутник решили, что пора уже и сесть.
Но молодая женщина, чувствовавшая себя еще не вполне здоровой, пришла в театр не ради удовольствия послушать самого великого трагика Империи. Полуприкрыв лицо подрагивающей ширмой веера, она внимательно осматривала зал в поисках того, кого она надеялась найти. На представления с великим Тальмой трудно было попасть, и Марианна дала понять Талейрану, что будет весьма обязана ему за два места для Бофоров в его ложе на «Британника».
И в самом деле, они уже были там, в ложе, находящейся почти против Марианны. Пилар, еще больше похожая на испанку в черном кружевном платье, сидела впереди, рядом с князем, который, казалось, дремал, уткнувшись в галстук и опираясь обеими руками на неизменную трость. Язон держался позади нее, облокотившись на спинку кресла. Кроме них, в ложе расположились еще двое: женщина, уже в годах, и совсем пожилой мужчина. Женщина сохранила остатки былой красоты, которая должна была быть исключительной: в ее черных блестящих глазах еще горел огонь юности, и изгиб алых губ оставался решительным и чувственным. Она была одета в строгое, но богатое черное платье. У мужчины с редкими остатками рыжих волос на голове было одутловатое пунцовое лицо любителя выпить, но, несмотря на поникшие плечи, угадывалось, что у этого человека мощное телосложение и сила выше средней. Его облик невольно вызывал в памяти упорно не желающий падать, пораженный молнией старый дуб.
46 
