— А что было потом?
— Когда я вошел к ней, девушка уже очнулась, была бодра и весела и в полном порядке. Не могу вам передать, какое я почувствовал облегчение.
— Я представляю. Скажите мне, а у вас с Тувой не было разговора о том, что она может предпринять такое путешествие самостоятельно? Без вашей помощи?
Доктор на минутку задумался.
— В общем-то, был. Ее это очень интересовало.
— Значит, она взяла и попробовала! Сумасшедшая девчонка! Она решила сама отыскать родителей Тенгеля Злого! И как это ей пришло в голову, это же значит подвергнуть себя смертельной опасности! А теперь она не может вернуться в настоящее. Но что же она делает в Японии?
— Вы бы мне не объяснили, в чем дело?
Натаниель рассказал свой сон. О проплывающих горестных женских лицах. О голосе, который упоминал Хейке и Тайра и Данноура. О биве. И о том, как отчаянно звала его на помощь Тува, потому что она не могла вернуться назад. Именно эти крики заставили его осознать, что это не обычный сон. Что она действительно установила с ним связь.
Далее Натаниель поделился информацией, полученной в японском посольстве. Все имена совпадали, при том что в истории древней Японии он был полнейший профан. Конечно же, он знал, кто такие самураи, но то была эпоха, предшествующаясамураям.
И наконец, он рассказал, как ему удалось разыскать доктора. После того, как они обнаружили Туву в бессознательном состоянии.
Доктор схватился за голову.
— Она сделала это! Безумная! Но не может быть, чтобы ее не удалось вернуть в настоящее.
— Если только ее не удерживает нечто, что я предпочел бы не называть вслух, — осторожно заметил Натаниель. — Быть может, ее «законсервировали» с помощью колдовства. Но это, конечно же, невозможно. Доктор Сёренсен, вы нам не поможете? Она находится неподалеку. За ней присматривает еще один наш родственник.
— На сегодня ко мне никто не записан, так что ради такого случая… Ну а если у нас ничего не выйдет? У меня могут быть из-за этого крупные неприятности, ведь у меня есть противники, надеюсь, вы все это понимаете.
— Если нам не удастся ее разбудить, я знаю только один выход, — твердо сказал Натаниель.
— Какой же?
— Вы погрузите меня в транс, так, как вы это обычно делаете. И я последую за ней.
Доктор уже успел облачиться в элегантное пальто из верблюжьей шерсти.
— Но так не получится! Я могу лишь перенести вас назад в ваши собственные предыдущие жизни. Которые вряд ли совпадут с ее жизнями — во времени и пространстве.
— Да, я понимаю. Ну хорошо, мы что-нибудь да придумаем.
Когда они вышли на улицу, доктор Сёренсен спросил с некоторой опаской:
— Э-э-э… а этот родственник, который за ней присматривает… Он тоже один из… ну вы понимаете?
— Из рода Людей Льда? Да, но Йонатан совсем не такой, как мы с Тувой. Он совершенно нормальный Разве что немного зациклился на войне, — его хлебом не корми, но дай рассказать, как он воевал.
— Ну, в таком случае он действительно нормальный, — рассмеялся доктор. — Это так похоже на норвежцев!
— Да уж, — мрачно заметил Натаниель. — Недавно я разговаривал с одним шведом, так вот, он сказал, что для нас, норвежцев, война никогда не кончится. Можно подумать, что норвежцы выиграли войну в одиночку, причем ценой неимоверных усилий.
— Речь идет о людях, для которых это было единственным в жизни подлинным переживанием, — сказал доктор. — О тех, кого тяготит житейская проза. А потом, война оказалась многим на руку, я имею в виду в первую очередь людей творчества. Сколько так называемых писателей на ней нажились! Какой-нибудь незначительный военный эпизод они превратили в длиннющую эпопею — и стали богатыми и знаменитыми. Что бы они стали делать, не будь войны, которая их вдохновила и снабдила их материалом?
— Все это, конечно, верно, но только Йонатан совсем не такой. В нем просто еще не остыл мальчишеский пыл, даром что ему уже тридцать пять.
Тут он подошли к дому, и разговор оборвался.
Йонатан открыл им и поздоровался с доктором. За все это время Тува ни разу не пошевельнулась.
Сёренсен посмотрел на нее, послушал пульс. Вид у него был крайне озабоченный.
— Это не похоже на обычную потерю сознания, — произнес он тихо, точно опасаясь ее потревожить. — Если бы я не боялся сморозить глупость, я бы сказал, что, наверное, вот так же проспала все сто лет Спящая Красавица.