— О, Господи, что ты за девчонка? — сказал Уве бесцеремонно, но тотчас же умолк. — Верно, верно, нам надо разобраться в нашей частной жизни, но мы ведь не об этом должны были говорить, или как?
— Нет, конечно. Извините, — сказала Бенедикте и кивнула им на прощание. Обращаясь к приставу, она спросила: — Я думаю, мне лучше начать со второго этажа. Как туда можно попасть?
— Да, я тоже спрашивал об этом, но хозяйки сказали, что туда никак нельзя добраться. Этажом уже много лет никто не пользуется, — утверждают они.
Маленькая Сисель, которая попрощалась с родителями и поэтому держалась возле добродушной Бенедикте, выглядела взволнованной.
Бенедикте повернулась к ней.
— Ты слышала шаги, не так ли?
— О, да! — прошептала девочка. — В этом я уверена, клянусь!
— Я верю тебе. Но… ты ведь не все мне рассказала, так?
Сисель покраснела.
Бенедикте, которая чутко улавливала настроение других, увела ее от мужчин.
— Что там было? Ты можешь мне рассказать. Я должна знать, понимаешь?
— Нет, это было так противно!
— Да, я понимаю. Шепни, я не проболтаюсь!
После долгих колебаний Сисель прикрылась ладошкой и, багровея от стыда, прошептала на ухо Бенедикте:
— Я слышала, как скрипела кровать.
— Как будто бы там кто-то был? Девочка запнулась.
— Это были такие неприятные звуки. Бенедикте нахмурила брови.
— Ты имеешь в виду…? Как если бы там люди любили друг друга?
— Я не знаю, — быстро прошептала Сисель. — Может быть, они там это делали, я не знаю.
— Ну, разумеется, нет, тебе ведь всего восемь лет. Но все равно спасибо, чудесно, что ты рассказала. Я никому не проболтаюсь.
Нет, она бы действительно никогда не сказала. Хотя Бенедикте было известно о всех таинствах любви, этот мир никогда не станет ее собственным, это она знала наверняка. Она была создана для дружбы и преданности, ни один мужчина никогда бы не увлекся ею до такой степени, чтобы лечь с ней в постель. Она давным-давно смирилась с этим. До сих пор это ее не беспокоило. Но девушка и не встречала никогда такого парня, как Сандер Бринк.
Нет, она ничего не скажет о переживаниях Сисель.
Но Бенедикте догадывалась, что все это должно означать нечто ужасное. На запертом этаже — и такие звуки?
— Туда совершенно нельзя попасть? — спросила она у мужчин, вернувшись от Сисель.
— Хозяйки утверждают, что абсолютно невозможно, — ответил пристав Свег.
— А где лестница?
— За этой дверью. Она, естественно, закрыта, но теперь, когда этих ужасных теток поблизости не видно, мы попробуем отпереть ее. Ульсен, ты владеешь этим ремеслом! Пора тебе уже сделать что-нибудь полезное, а то стоишь только и целый день меня поучаешь.
Молодой всезнайка Ульсен выглядел обиженно, но вытащил из кармана связку отмычек. Вскоре он справился с замком.
Бенедикте приоткрыла дверь, надеясь, что тетки не услышат пронзительный скрип.
Сырой воздух ударил им навстречу, когда дверь отворилась. Бенедикте скорчила недовольную гримасу, увидев картину, открывшуюся впереди.
Лестничный пролет полностью обвалился. На полу как попало лежали гнилые балки и лестничные ступеньки, а высоко на потолке висело то, что когда-то было лестницей. Это напоминало зубы во рту, за которым никогда не ухаживали. Верхний зал зиял черной дырой за облаком паутины.
— Спасибо, — пробормотала Бенедикте и закрыла дверь. — Я увидела достаточно!
Затем Бенедикте попыталась побеседовать с тремя сестрами.
Сандер Бринк взял Сисель с собой на длительную прогулку, так как ей не стоило пока появляться в этом доме. Но пристав и его тень Ульсен присутствовали вместе с Бенедикте при разговоре с фуриями.
Беседа превратилась в битву против стены подозрений и исковерканных представлений. Говорить с ними один на один не отважился бы никто, тетки в гостиной объединились в воинственный отряд.
— Здесь никогда не было привидений, — с достоинством произнесла высокая, тощая Агнес. — У девочки нездоровая фантазия.
— Но ведь вам было сказано, что люди видели пару раз какой-то свет на верхнем этаже? — сказал Свег ровным голосом.
— Люди говорят о нас много гадостей, — сказала Герд, и брошь затряслась от негодования. — Как будто бы трех беззащитных маленьких женщин не могут оставить в покое. Только потому, что мы не хотим общаться с кем попало! Лестница начала разрушаться двадцать пять лет назад. С тех пор никто так и не был наверху. Мы достаточно уютно устроились внизу.