Виллему удивленно воскликнула:
– В Ромерике тоже есть ваши сторонники?
Она смогла увидеть, что он улыбнулся, серьезно и натянуто.
– На всей территории восточной Норвегии, фрекен Виллему. Сопротивление датскому владычеству гораздо больше, чем кто-либо предполагает.
– Но почему именно сейчас? Или сопротивление было всегда?
– Более или менее. Но сейчас у нас есть Ульрик Фредерик Гюльденлеве, незаконнорожденный сын Фредерика III, наместник датского престола в Норвегии. Мы видим в нем образ, за который стоит бороться как за будущего нашего короля. Он, естественно, ничего об этом не знает, но я не думаю, что он откажется.
– А благословение отца он получит?
Предводитель улыбнулся:
– Как вы отстали от времени, фрекен Виллему. Его отец умер. На троне сейчас Кристиан IV, сводный брат Гюльденлеве. А что он скажет – мы спрашивать не собираемся. Если Гюльденлеве откажется, мы посадим на трон коренного норвежца.
Он произнес эти слова с убежденностью, и она поняла, что такой человек у них уже есть.
Пока солнце с трудом вылезало из-за горизонта, Эльдар и Виллему, спускаясь по покрытым инеем склонам гор, спешили добраться до Муберга… Они шли молча, разговаривать им было почти не о чем. Голова Виллему была заполнена мыслями о том, что ее ожидало в будущем.
Но все, что произошло с ней, не так легко забыть. Спускаясь с горы, она испытывала стыд и отчаяние. Каждый шаг отзывался в ее теле пронизывающей болью.
Она чувствовала, что не может больше думать обо всем, что случилось с ней по ее же вине, о шоке, о боли, которые довелось ей пережить.
Нужно думать только о будущем.
Им будет хорошо вместе, Эльдару и ей, только бы они научились по-настоящему понимать друг друга и он отказался бы от своих грубых манер.
Ах, Виллему, Виллему! К тому же ты ко всей своей неопытности еще и идеалистка.
Перед выходом в долину они должны были спуститься по крутому склону, заваленному камнями. Она споткнулась и громко вскрикнула.
Эльдар, который был уже внизу, оглянулся.
– Что случилось?
– Ничего, – ответила она с натянутой улыбкой. Уже рассветало, и они хорошо видели друг друга.
– Тебе больно? – спросил он сдержанно и протянул ей руку, помогая сойти вниз. Раньше он никогда не позволял себе такого. Однако он видел, что лицо ее побледнело, а губы сжались.
– Пройдем деревню и осмотрим тебя.
– Осмотрим? – переспросила она, и ее лицо тут же стало жестким.
– Да, осмотрим.
Виллему проглотила слезы.
– Нет необходимости.
– Нет, нужно, по многим причинам. А теперь иди!
Она осталась стоять.
– Мне нужно написать письмо.
– Да, правда, – вздохнул он удрученно. – Хорошо, пиши!
Она растерянно огляделась.
Эльдар хмыкнул и недовольно направился к молодой березке. Они находились в небольшой рощице неподалеку от деревни. Перед ними расстилались поля и луга, но домов не было видно. Он оторвал кусок бересты и протянул его Виллему.
– Я попытаюсь найти уголь, – пробормотал он. – Костра нам разжигать нельзя, но осенью на краю пашни всегда сжигают ботву и солому…
Звук его голоса удалялся все дальше. Виллему некоторое время стояла в нерешительности и пыталась обдумать, что написать. Письмо должно быть кратким. И успокаивающим. Это не так просто.
Вскоре вернулся Эльдар и принес несколько закопченных палочек.
– Начинай!
Виллему встала на колени, положила бересту на камень и начала писать, сильно нажимая палочкой на бересту, чтобы написанное не стерлось до того, как окажется в Элистранде. О-о! Элистранд… Мучительная тоска охватила все ее существо, но она прогнала ее.
– Вот, написала.
– Могу я взглянуть?
Она непроизвольно прижала кусочек бересты к груди.
– Это же личное…
Неохотно она протянула ему руку. Он взял письмо, но прочитать попросил ее. Может, он не умеет читать? Она громко прочитала:
– Дорогой отец! На меня случайно напали насильники, и я, защищаясь, убила одного. Меня разыскивает фогд, но добрые люди прячут меня. Не ищи меня, со мной все хорошо. Домой вернусь к весне. Виллему.
Эльдар кивнул головой:
– Хорошо. Пойдем к мосту.
Они положили письмо в условленное место, быстро прошли деревню, которая еще спала, и оказались снова в лесу. В горы из Муберга вела накатанная дорога, но не в сторону Гростенсхольмского уезда, а прямо на север.