67 
Наконец Тарье принялся зашивать рану.
— Благодарю всех вас за помощь, — сказал Тарье. — Я восхищен тобой, Сесилия, ты держалась великолепно. Ты просто рождена для этой работы.
— Ты думаешь? — скептически ответила она.
— Его нельзя пока оставлять одного. За ним следует присмотреть, — продолжал Тарье.
— Ты можешь идти отдохнуть, — отважно произнесла Сесилия, — я же могу остаться с ним некоторое время.
— И я тоже, — добавил священник. — Нельзя оставлять его одного после такой операции.
Сесилия слегка вздрогнула.
— Вот и хорошо, — ответил Тарье. — Вы посидите здесь пару часов?
Оба согласно кивнули в ответ.
Господин Мартиниус выглядел несколько испуганным, когда Тарье оставил их одних. И надо сказать, что Сесилия была смущена не меньше.
В кабинете Тенгеля, в общем-то, не было на чем сидеть. Лишь глубокий диван и скамья, покрытая овчиной. Они сели на диван, просто утонув в нем. Делать нечего, приходилось дежурить около пациента в этот поздний час в Линде-аллее.
Молчание становилось все тягостнее.
— Как же он искусен, этот юный Тарье, — сказал наконец священник.
— О да! — быстро произнесла Сесилия, благодарная ему за то, что он наконец нарушил молчание… — Хотя он еще так молод.
— Как жаль, что он не остался в нашем приходе. Когда вы оба уедете отсюда, здесь станет совсем пусто.
— Ну, что вы, все останется по-прежнему, господин Мартиниус. Нет, не могу называть вас так. Как ваше имя? Мартин?
— Да.
— Мне можно называть вас по имени?
Он замешкался с ответом.
— Я буду очень рад. Когда посторонние не слышат этого.
Сесилия усмехнулась про себя.
— Так все-таки слежка за вами идет?
— Фрекен Сесилия, прошу вас…
— Зовите меня просто Сесилия! Вы ведь давний друг нашей семьи.
— Благодарю вас! Сесилия, не смейтесь над Жюли! Она очень чистое, невинное существо. И она неизмеримо выше меня, ничтожного и грешного человека.
— Это она внушает вам эту мысль?
— Пожалуйста, не будем об этом!
Он застонал и закрыл лицо руками. Сесилия выждала некоторое время, а затем осторожно попыталась отвести его руки от лица, но он продолжал сидеть так, пряча лицо.
— Я давно поняла, что тебе трудно, Мартин, — мягко проговорила она. — И мой брат Таральд с Ирьей тоже догадываются об этом. Может, ты расскажешь мне сам, что у тебя случилось? Видишь ли, у меня тоже сейчас трудное положение, я пытаюсь пережить одно потрясение. Ведь внутри люди иногда иные, нежели с виду.
Дружеский тон Сесилии растопил лед между ними. Священник открыл свое лицо, на котором отражались все муки совести и борьба с самим собой, которую он постоянно переживал в своей душе.
Она попробовала снова уговорить его.
— Итак, ваша жена прекрасный человек, верх совершенства. Об этом говорят все в приходе…
— Да, — с горечью подтвердил он. — Так говорят все. И она действительно такова! А я полное ничтожество.
— Я так не считаю, — ласково произнесла Сесилия. — Возможно, что она совершенство для прихода. Но не для тебя.
Мартин откинулся к стене и закрыл глаза. Он словно впал в забытье.
— Это не совсем правильно, — ответил он устало. — Ошибка заключается именно во мне, в моих порочных, греховных наклонностях.
— Что это за выражения ты употребляешь? — в изумлении сказала Сесилия. — В тебе словно заговорила твоя жена. Как мило, что я лично ни разу не говорила с ней.
Внезапно она заметила, как из глаз священника скатились две крупные слезы.
— Сесилия, я больше не могу так! Я взял в жены мечту моего детства, моего милого ангела. Она была так прекрасна, так набожна, так чиста! Рядом с ней, Сесилия, я просто-напросто неуклюжий медведь!
— Мне кажется, Мартин, ты хочешь сказать нечто совсем иное, — в задумчивости произнесла Сесилия. — Прости, но мне думается, что ты говоришь тем самым: да, она чиста и прекрасна, но ничего более!
Он сжался, словно она нанесла ему удар ножом.
— Не будь такой жестокой, Сесилия! Ты ранишь мне душу…
— Мне очень жаль. Но, Мартин, мне кажется, ты неправильно представляешь себе положение вещей. И я, и моя семья знают тебя как справедливого, честного, душевного человека. Но если ты так принижаешь себя в сравнении с выдающимися достоинствами твоей жены, то значит, это имеет свои причины. На меня она производит впечатление чересчур честолюбивого человека.
67 
