49 
Если бы Таральд был повнимательнее, то он уловил бы интонацию Ирьи. Но он не слышал.
— Ну, тогда ты, конечно, получишь свободу распоряжаться собой, — ответил он.
«Спасибо», — подумала Ирья с болью в сердце. Она долгое время сидела молча.
— Так что же? — спросил наконец он.
— Я думаю, ты ошибаешься, когда говоришь с таким презрением о своем ребенке. Он — ваше с Суннивой дитя.
— Пожалуй, ты права, — подумав, согласился он.
— И потом, мне кажется, что ты не должен поступать опрометчиво, Таральд. (Он снова не замечает, как дрожит ее голос? ) Тебе нужно найти новую женщину, и она родит тебе много детей.
— Мне очень хотелось бы иметь еще ребенка, как ты понимаешь. Но ты ведь знаешь, что ни одна женщина не захочет получить меня в мужья с Кольгримом в придачу. И я себе представить не могу, чтобы я снова полюбил или чтобы я встретил женщину красивее Суннивы. Нет, наша с ней любовь спалила меня дотла, и сердце мое превратилось в пепелище!
Ирья молчала. Что ей было ответить? Она чувствовала себя совершенно опустошенной. Будто внутри ее — целое море усталости и пустоты.
«Отец рассчитывает на меня, — подумала она. — Я не могу подвести его».
Но вместе с тем она понимала, что отец, братья и сестры могут справиться сами. А здесь, в Гростенсхольме, с ребенком будет сладить посложнее…
— Может быть, ты…
Она сразу не поняла. И переспросила его:
— Что ты хочешь сказать?
— Нет, я и просить тебя об этом не могу.
— Что ты, говори же.
— Может, ты родишь мне ребенка.
До сих пор Ирья сидела молча, но теперь она, задохнувшись, вскочила с кресла, подхватила свой узелок и бросилась вон из комнаты. Она выбежала из ворот усадьбы и направилась по дороге, ведущий в Эйкебю.
Зима была бесснежной, воздух сырым, и поля и луга лежали мокрые, полузамерзшие.
Когда дорога начала поворачивать к Эйкебю, Ирья остановилась и передохнула.
Отец… с его суровым аскетизмом и набожностью… И он вечно использует других…
Непринужденное общение в усадьбе Гростенсхольм и Линде-аллее — этого больше нигде не встретишь.
Все сестры, племянники и племянницы потребуют от Ирьи, чтобы она была с ними неотлучно; ее будут использовать, как использовали ее бедную мать. Пока она не умрет, и ее не похоронят.
Могла ли она надеяться на другую жизнь? Выйти замуж? Но кто захочет жениться на Ирье — большой, неуклюжей и кривоногой? Былинка!
Таральд из Гростенсхольма, возлюбленный всей ее жизни, захотел взять ее в жены. На унизительных условиях.
Могла ли она ответить ему «нет»? Не безумие ли это с ее стороны? И это она-то отказывает — она, ничтожнее которой нет никого на свете?
Но последняя просьба Таральда была ей невыносима! Использовать ее как самку, которая родила бы ему детей?
Глупенькая Ирья, а как же еще она родит детей? Да еще с Таральдом!
Которое из унижений больнее? Физическое рабство в Эйкебю или душевные муки в Гростенсхольме?
Ирья вдруг очнулась и поняла, что она уже долгое время стоит на одном месте.
Тогда она приняла окончательное решение и двинулась по направлению к Эйкебю.
Настроение в доме было мрачное. В гробу лежала мать, отец же находился в другой комнате со всеми многочисленными ребятишками.
Он с облегчением поднялся навстречу Ирье.
— Ну, наконец-то, — сказал отец. — Приготовь-ка нам поесть, девочка, мы сегодня еще не ужинали!
Ирья набралась смелости и ответила:
— Приготовьте себе ужин сами, вы ведь взрослые люди, и вас здесь много! Я пришла только проститься с моей бедной матерью и сразу же возвращаюсь назад, в Гростенсхольм!
— Как? В своем ли ты уме? Ты собираешься оставить нас в такую минуту?.. Но ведь твой долг в том, чтобы…
— Мой долг быть рядом с моим господином и мужем, а не надрывать тут у вас, как бедная мать. Я собираюсь выйти замуж, — выпалила Ирья все разом и выбежала из комнаты. Она простилась с умершей и повернула обратно в Гростенсхольм.
А в усадьбе тем временем происходило следующее.
Лив ничего не знала о разговоре Таральда с Ирьей.
Но ее очень беспокоило, что девушка покидает их. Беспокойство это возникло по многим причинам. И естественно, по причинам практическим, ибо Ирья для обитателей усадьбы была больше, чем простая нянька. Как они будут жить без ее преданной и нежной дружбы? Кольгрим стоял у окна. Ему скоро исполнится три года.
49 
