Последние отзывы

  131  

Колдуны-то были, да вот не было от них проку, хоть и нагнали их «со всех волостей», даже из Финнмарка и Бессарабии. Ходили, бродили, заклинали, брызгали, окуривали, опахивали, ещё чего-то творили — похоже, только мешали друг другу. Семеро незаметно померли, потом встали и пошли безобразничать — командованию новая забота (Государю о том не докладывали, конечно).

И так день за днём, день за днём…

Господам из Особой канцелярии отвели место в офицерском вагоне. Офицеры смотрели на них косо, особенно на Романа Григорьевича. Знали, что сын героического генерала Ивенского — а занят таким недостойным делом. Роман Григорьевич делал вид, что ему всё равно, и очень скоро себя в этом убедил.

Тогда офицеры перешли в наступление. Те, что постарше и в высоких чинах, глупостей себе, конечно, не позволяли, лишь справлялись о благополучии Григорья Романовича, непременно называя его при этом «бедным», делали сочувственные лица, и головами качали, и многозначительно вздыхали — дескать, вот как не повезло ему с наследничком, опозорил славное отцово имя. Зато у молодых штаб-офицеров доходило до открытого вызова.

Особенно старался один, высокий, статный и красивый, но почти альбинос, в летах Листунова, в звании штабс-капитана — невелика, прямо скажем, птица, ему бы скромнее себя вести. Но чем-то так не угодил ему Роман Григорьевич, что не мог спокойно пройти мимо — непременно начинал тянуть носом воздух, громко жаловаться на духоту и предлагать, не смотря на зимнее время, отворить окно, потому как в вагоне «смердит сыскными».

Роману Григорьевичу обращать внимание на его выходки было не по чину — всё равно, как если бы он с Удальцевым подрался. Жаль, приходится ходить в партикулярном, без знаков различия… хотя, этого молодца и разница в чинах не остановила бы, не из таких. «И что прицепился?» — думал Роман Григорьевич с тоской. Кончится тем, что Тит Ардалионович которому строго-настрого приказано смотреть в окно, не выдержит, отвлечётся от окна и вызовет наглеца на дуэль. И прав будут, леший побери, тысячу раз прав, да только не ко времени сейчас дуэли!

— Эй, любезнейший, — небрежно окликнул он, раскрыв записную книжку (ту самую, с папенькиным адресом), — назовите мне ваше имя и адрес.

— А вам это зачем? — бросил штабс-капитан грубо, но видно было, что он насторожился.

— Хочу знать, куда присылать секундантов, — ответил Роман Григорьевич скучающе. Листунов с Удальцевым моментально потеряли всякий интерес к окну. «Ну, наконец-то!» — было написано на оживлённом лице Тита Ардалионовича. Пальмирец казался встревоженным.

Но белёсый задира уже справился с первым замешательством.

— О-о, узнаю господ сыскных! — он шутовски развел руками. — Им лишь бы какую писульку накарябать! Зачем же, сударь, слать секундантов мне на дом, когда я вот он, прямо перед вами стою? — Вокруг моментально собрались заинтересованные. — На ближайшей станции весь к вашим услугам!

— В Узуновке стоим полчаса, — подал голос кто-то. — Станция тихая, рядом лесок. Земшин, друг, позвольте быть вашим секундантом! Страсть не люблю сыскных!

Роман Григорьевич отложил записную книжицу, потянулся уютно, изображая полнейшую безмятежность, даже зевнул, деликатно прикрывшись ладонью. И только после этого возразил.

— Нет, господин Земшин, стреляться с вами в Узуновке я не стану. И рад бы, но нахожусь при исполнении служенного долга, и потому жизнью своей временно не располагаю. Вот если повезёт вернуться в столицу — тогда непременно ждите секундантов.

Офицер энергично взмахнул рукой.

— А, отговорки! Струсили-с, господин хороший, и долгом прикрываете-с. Нехорошо-с! — он паясничал и был неприятен. Роман Григорьевич подумал, что с таким интереснее было бы не стреляться, а по-простому дать ему в морду кулаком.

— Ваше высокоблагородие, — взмолился Удальцев жалобно. — А можно я сам в Узуновке того… пристрелю этого… — от едва сдерживаемой ярости он сделался косноязычен. — Ведь я не Иван и не Серый Волк, мне можно…

Собравшиеся удивлённо переглянулись: о чём это толкует сыскной? Какие Иваны, какие волки, что за околесица?

— Ну уж нет, Тит Ардалионович, я первый его вызвал! — Роман Григорьевич отчего-то был абсолютно убеждён, что если ему позволить, Удальцев Земшина в самом деле убьёт, и тогда на его долю противника не достанется, не с кем будет рассчитаться за оскорбление. — Хорошо, господа, Узуновка так Узуновка. Но уговор: погибший будет объявлен самоубийцей: якобы, отошёл за вагоны и застрелился от несчастной любви. Мне не нужны неприятности по службе.

  131