– Спокойно, Карине, – сказал он, – Ты думаешь, что я такой, как Иосиф? Тебе ведь только пятнадцать, а мне уже двадцать один. Я хочу стать твоим другом, понимаешь? Другом, на которого ты всегда можешь положиться. Ты же знаешь, между нами нет эротического влечения!
«Я знаю! – подумала она. – Ах, дорогой Йоаким, ты нечего в этом не понимаешь!»
И могла ли она рассказать Йоакиму о своих запутанных чувствах к нему?
О том, что она грезит о нем наяву, тоскует по нему, зная при этом, что если ее чувства станут еще сильнее, она уедет куда-нибудь подальше, чтобы его не видеть. Потому что она не вынесла бы поражения. А поражение ожидало бы ее в любом случае: либо она сразу же потеряла бы его, либо просто отказалась бы принять доказательства его чувств к себе, что тоже означало бы разрыв.
– Мне хотелось бы стать твоим другом, Йоаким, – тихо сказала она, улыбнувшись застывшими губами. – Спасибо тебе за твою доброту! Но… не говори никому о том, что… произошло со мной!
– Я должен это сделать.
– Нет, прошу тебя, не надо!
– Это нужно сделать ради спокойствия твоих близких. Ведь они так озабочены твоим поведением.
Она осмелилась взглянуть на него, хотя до этого лишь тайком любовалась его прекрасным лицом. Взгляды их встретились.
И бремя страшных воспоминаний свалилось с нее, она почувствовала себя очищенной от скверны, она уже не была самым презренным человеком на земле. Ведь он тоже пережил нечто подобное, он мог понять ее горечь.
Но все-таки их нельзя было сравнивать. Ведь она не рассказала ему о мертвом человеке в лесу.
Не получив от нее ответа, Йоаким продолжал:
– Руне хочет, чтобы твоя семья узнала об этом. И он хочет еще, чтобы у тебя была собака.
– Я тоже этого хочу, – ответила она, просияв. – Сразу, как только я встану с постели! Вздохнув, она добавила:
– Мне не хочется, чтобы ты говорил кому-то об этом. Но я не могу препятствовать тебе в этом.
– Да, не можешь, – ответил он, вставая. – Увидимся!
Он пошел к двери, а она мысленно кричала ему вслед: «Йоаким! Не уходи, останься со мной!»
Но он не мог читать мысли.
Йоаким рассказал своим родителям о том, что произошло с Карине в детстве. В детали он не вдавался, потому что ничего не знал. Они были просто в ужасе, и Криста тут же позвонила Ханне, которая, в свою очередь, рассказала об этом остальным родственникам. Узнав об этом, Мари безутешно зарыдала, поняв, насколько легкомысленно она сама относилась к тем чувствам и связям, от которых Карине шарахалась.
В этот вечер многие пересмотрели свою жизнь.
Ханне и Ветле сидели за столом в гостиной, подавленные и беспомощные. Тем более, что им только что позвонили из больницы Уллевол. Ионатана забрали на Виктория Террасе, а потом отправили в Германию. Почему? В больнице об этом ничего не знали.
– Мы хотели только добра своим детям, – с горечью произнес Ветле. – Мы отослали их из дома, а это все равно, что вырвать у себя из груди сердце. Мы хотели защитить их от Тенгеля Злого, но мы забыли о том, что мир сам по себе может быть не менее злым.
– С Мари произошло несчастье, – кивнула Ханне. – И теперь она не может смотреть трудностям в лицо. Она всем хотела добра, бедная девочка, и явилась легкой добычей для бессовестного молодого человека. И Карине… О, мое сердце просто разрывается на части! Ей нужно вернуться домой, Ветле, она нуждается в нас!
– Думаю, это мы нуждаемся в ней, чтобы почувствовать свою заботу о ней, – сказал он. – Криста сказала, что Карине подружилась с Йоакимом. Да и сама Криста делает все, чтобы помочь девочке выйти их кризиса. А завтра Абель и Карине поедут покупать ей щенка.
– Щенка! – фыркнула Ханне, которая, как и все южные европейцы, не интересовалась животными. – Зачем ей щенок?..
– Он ей очень нужен. Именно поэтому ей и следует остаться у Кристы. Ведь ты не переносишь присутствия собаки.
– Ах, Ветле, стану я обращать внимание на такие пустяки? Лишь бы наши дети были счастливы! Мы поедем к Карине в выходной. И…
Они замолчали. Оба думали об одном и том же: их единственный сын был схвачен немцами и увезен в чужую страну.
Увидят ли они его снова?
Хеннинг лежал в своей комнате в Липовой аллее и смотрел на стену. Он не мог заснуть, и в этом не было ничего необычного. Все-таки ему было уже за девяносто, а чем человек старше, тем меньше ему требуется времени для сна.