140 
Случилось худшее – цергард Эйнер понял это сразу, едва узнал, кто именно выступил инициатором созыва Совета. Кузару удалось расколоть пришельцев. Что ж, этого следовало ожидать. Досадно, что не успели самую малость! Один день, всего один! Теперь же придётся менять все планы. А главное – теперь его обвинят в сокрытии информации государственной важности. Это очень серьёзно. Это, если хорошо постараться, можно и к измене Отечеству приравнять. А уж за желающими дело не станет…
Что делать в такой ситуации? Ссылаться на незавершенность расследования. Нельзя же, в конце концов, объявить людей пришельцами, не предоставив тому достаточно доказательств – самого сумасшедшим объявят! Такой линии решил придерживаться цергард Эйнер. И снова не пришлось.
Началось с того, что он едва не разревелся самым постыдным образом, глядя на опустевшее кресло цергарда Сварны. Эта «традиция» была изобретена ещё во дни кончины соратника Регана: преемник усопшего не занимает его место за чёрным столом Совета, но располагается рядом, с левой стороны. Оставшееся без хозяина кресло перетягивают серой лентой, и оно становится своего рода мемориалом, типа, «любимый соратник покинул бренный мир, но дух его по-прежнему витает меж нас». Образно выражаясь, конечно, без всякой мистики, запрещённой на государственном уровне.
С первого своего дня в Совете, цергард Эйнер располагался рядом с пустым креслом отца, и это его совершено не трогало. Хотя бы потому, что занятым он его и не видел никогда. Но дядюшка Сварна прежде всегда сидел рядом. Привычно сопел носом и тихо пыхтел. Задумавшись, машинально рисовал чёртиков на гербовых листах для пометок, и получались они ужасно похожими на господ-соратников, не смотря на хоботки, хвостки, усики, присоски и прочие чертячьи атрибуты. А когда Эйнеру становилось слишком скучно (что происходило с удручающей частотой), и он начинал клевать носом, дядюшка незаметно толкал его в бок и шептал дежурную глупость: «Не спи, затянет!»…
Так было. А теперь уже не будет никогда. И всю оставшуюся жизнь сидеть цергарду Эйнеру одиноко, меж двух пустых кресел. Будто изгнаннику. Так горько стало от этой мысли! Захотелось утешить себя, стал думать: а что если врёт наука, если существует на самом деле другой мир, куда уходят наши мёртвые, и смотрят оттуда на нас? И дядюшка Сварна где-то совсем рядом; пусть невидимый и неслышимый, он продолжает любить и заботиться о нём?
Вот от этой-то мысли и сделалось совсем уж нестерпимо больно, пришлось чуть не до крови закусить губу и сжать кулаки, чтобы справиться с подступившими слезами. Нет, все-таки правильно, что веру запретили!
– Эй, парень, ты чего? Нехорошо стало? – перегнувшись через пустое кресло, тихо спросил дядька Хрит. – Лица на тебе нет!
Вот чёрт, заметно, значит!
– Ухо стреляет, со вечера! – он не соврал, ухо болело, но намного меньше того органа, что принято называть «душой».
– А-а! – посочувствовал дядька. – Спиртом бы залить. А ещё вернее – внутрь. Отзаседаемся – я тебе принесу.
Рассевшийся напротив соратник Репр смерил их презрительным взглядом и выразительно хмыкнул. Верховный цергард Хрит хищно осклабился в ответ, и тот отвернулся, стушевавшись. Боялись они дядьку Хрита, ох, боялись. И это хорошо.
… Сразу после официального открытия, слово взял глава ведомства Внутренней безопасности. Обычно унылый и томный, на этот раз он сиял как новенький патрон, и даже вислый нос его, вроде бы, чуть приподнялся от плохо скрываемой радости. Даже голос скрипел меньше обычного, и в левом глазу появился дурной блеск. Это вылезла из-под ставшей слишком тесной маски полицейского Кузара лихая натура уголовника Урпета-Штыря. Братцу Репру – он единственный знал его в этом обличье – даже жутковато стало, показалось на миг, будто само время повернуло вспять.
– Господа соратники! – не просто сказал – возвестилУрпет-Кузар. – Я знал, что однажды суждено нам собраться по этому прискорбному поводу! Я давно пытался донести до вас эту мысль, но вы оставались глухи, а я, увы, не располагал нужными доказательствами. Теперь они у меня есть! – тут он выдержал паузу, и повторил. – Да-да. Есть! Неопровержимые доказательства и свидетели, готовые подтвердить мои слова.
«Господа» переглянулись непонимающе – прежде за Кузаром не водилась манера говорить загадками. А тот, довольный эффектом, продолжал. И чем дольше он говорил, тем легче становилось на сердце цергарда Эйнера. Не потому, что его собственное положение сильно менялось в лучшую сторону. А потому, что он уже видел в своём воображении, как растекается у ног Кузара огромная вонючая лужа, и он сам себя в эту лужу сажает, прямо задом. Каким же приятным было это зрелище! Право, оно стоило крушения всех недавних планов! К тому же, в голове уже нарождались планы новые, авантюрные и опасные, но куда в наше время без этого?
140 
