Особенно,... 
73 
Но к трем часам утра все закончилось.
Калеб, переживший самые трудные в своей жизни сутки, смог, наконец, войти. Габриэлла, смертельно уставшая, но счастливая, родила живую, хорошо сложенную дочь с темными волосами, в лице которой было что-то диковатое, тролльское.
— Нет, вы только посмотрите, она похожа на меня! — с волнением произнесла новоиспеченная бабушка Сесилия. — Разве вы не видите? Это хороший признак!
Все были абсолютно согласны с ней.
Только Лив стояла и молчала. Она улыбалась новорожденной, лежащей на руках Габриэллы, но о сходстве ничего не говорила.
Вскоре устроили крещение, потому что Сесилия и Джессика должны были возвращаться в Данию.
Церковь великолепно украсили, крестные матери — Ирья, Сесилия и Матильда — были горды и счастливы.
После этого в Гростенсхольме устроили пиршество, и барон отпраздновал свое превращение в дедушку тем, что, выпив лишнего, произнес на крестинах часть речи, предназначенной для свадьбы Маттиаса и Хильды, сказав при этом, чтобы Хильда чувствовала себя в Гростенсхольме как дома. Ирья осторожно поправила его, и он пошел по верному следу.
Лив и Аре на некоторое время покинули празднество и удалились в соседнюю комнату, где спали сытно накормленные трое детей.
Она долго смотрела на малышей.
— Ты видишь то, что вижу я? — тихо спросила Лив.
— Да. Я давно уже заметил это.
— Такого никогда раньше не было.
— Но это меня не пугает, — удивленно произнес Аре.
— И меня тоже! Я не думаю, что это дурной признак.
— Мне тоже так кажется. Как ты думаешь, родители догадываются о чем-нибудь?
— Никто из них не обмолвился об этом ни словом.
Некоторое время они молчали, потом Лив сказала:
— Красивые дети, все трое. И такие разные.
— Да. Совершенно разные. Интересно будет посмотреть, что из них вырастет.
Лив улыбнулась.
— Ты думаешь, мы доживем до этого? Ведь мы и так уже старые.
— Нет, я не думаю, что доживу, — сказал Аре. — Человек живет до определенного срока, выполняя свое жизненное предназначение и удовлетворяясь этим. У меня сейчас есть одна-единственная мечта.
— Я знаю это, брат, — кивнула Лив, и они вернулись к остальным.
Хильда уложила Ирмелин спать.
Девочка лежала в своей колыбели, ее не клали в постель: они наслышались слишком много историй о грудных детях, заспанных насмерть.
Но колыбель стояла рядом с постелью Хильды, так что ей достаточно было протянуть руку, чтобы дать плачущей малышке соску.
Маттиас лег в постель и потушил свет.
— Ты счастлива? — спросил он.
— Как я могу не быть счастливой? Все, о чем я едва осмеливалась мечтать, теперь стало моим. Муж, которого я люблю, добрейшее в мире сердце, собственный ребенок, дом, которому нет равных… эта прекрасная жизнь, которую я воспринимаю теперь как дар Божий, хотя раньше я так не думала.
— Все это меня тоже вдохновляет. Я тоже раньше не думал так.
— Тебе не кажется, что мы должны поблагодарить за все это судью? — улыбнулась она. — Ведь вопреки всему, нас свели его ужасные деяния.
— Не думаю, что он высоко оценит нашу благодарность.
— Я знаю. Он никогда не считал своей задачей чем-то радовать норвежцев… — Она о чем-то задумалась. — Я не понимаю смысла имени, которое дали Калеб и Габриэлла своей дочери: Виллему [4]. Разве есть такое имя?
— Этого я не знаю. Во всяком случае, бабушка Лив одобряет это.
— Такая красивая малышка, — сказала Хильда. — Но придется признать это имя. В девочке и в самом деле есть что-то диковатое, но глаза у нее добрые, почти как у тебя.
— Ты думаешь? Да, наша дочь совсем на нее не похожа. Ирмелин толстенькая и радостная! Господи, как я люблю этого ребенка!
— Я тоже, — со счастливым вздохом произнесла Хильда. — Знаешь, мне кажется, у нее такие насмешливые глаза!
— Мне тоже так кажется, — сказал Маттиас и прижал к себе жену. — Но я знаю одного человека, который еще больше, чем мы, без ума от своего ребенка. Йеспер вчера был здесь вместе с наследником фермы. Я целый час выслушивал, какие штучки вытворяет пацан. Ты ведь знаешь, каким болтливым бывает Йеспер, когда заведется!
— Это уж точно! Как выглядит мальчик?
— Белокурый, как отец, с колкими, проницательными глазками.
73 
