46 
Когда Бенедикте зашла уже так далеко, он вырвал из ее рук карандаш. Он был просто в гневе!
— Благодарю, с меня хватит! — сказал лаборант. — Что же ты хочешь узнать? Похоже, ты знаешь и так слишком много!
— Я хочу знать, как далеко вы зашли уже в ваших поисках, чтобы исключить пройденные этапы и не терять зря время.
— Хорошо, мы основательно проверили все, что поступает с кухни, но ничего не обнаружили. Там чистота и порядок, меню — обычное для всех больниц, количество бактерий в пределах нормы.
— Дальше!
— Потом мы, разумеется, обследовали персонал, стараясь выявить носителя заболевания. Но все здесь выполняют правила гигиены и никогда не ходят из одного павильона в другой, предварительно не вымывшись.
Медсестра сдержанно заметила:
— До нас дошли слухи о твоих лечебных сеансах. Говорят, результат потрясающий. Все зараженные уже выздоравливают.
— Не исключено, что им просто пришло время выздоравливать, — сухо заметил лаборант.
— Да, конечно, — с нарочитым смирением сказала Бенедикте.
Тот, кто действительно силен, может позволить себе смирение.
— Но не той, у которой было воспаление слепой кишки, — заметила медсестра. — Она уже умирала и не могла просто так прийти в себя. Забыла, как ее зовут…
— Марит из Свельтена, — сказала Бенедикте.
— Да, она. Я слышала, как главный врач сказал, что просто уму непостижимо, как она пришла в себя.
У лаборанта был скучающий вид, и Бенедикте поспешила спросить:
— Где впервые была обнаружена инфекция?
— Пойдем, я покажу тебе, — сказала медсестра и повела ее за собой.
Она показала ей, какой путь прошла эпидемия, с чего она началась и во что вылилась. Бенедикте поблагодарила за помощь и дальше стала действовать самостоятельно.
Дольше всего она пробыла у того пациента, с которого все началось. Она попросила, чтобы ей дали что-нибудь из его одежды, и потом долго сидела неподвижно, держа вещь в руке. Сила Бенедикте заключалась в том, что она могла получать массу информации от предметов. После этого она направилась в другие корпуса и через три часа после того, как она покинула лабораторию, она снова вернулась туда. Она считала, что они первыми должны были получить известие.
— Источника инфекции больше не существует, — сказала она. — Один из посетителей, пришедший к первому пациенту, занес сюда бактерии стафилококка, скорее всего, они были у него в горле и могли передаться через кашель или прикосновения рук, потому что все больные очень восприимчивы к инфекции. После этого бактерии очень быстро разнеслись персоналом, еще ничего не знавшем о бактериях. Потом стали применять меры предосторожности, но было уже поздно. Ведь действие бактерий становится заметным не сразу.
— Откуда тебе известно все это о бактериях и о больничном распорядке? — сердито спросил лаборант.
— Сегодня я разговаривала здесь со многими людьми, — с улыбкой ответила Бенедикте. — В том числе и с врачами. Они вовсе не превозносили меня до небес, мягко говоря, и приняли меня скрепя сердце, да и то благодаря моему родственнику Кристофферу Вольдену. Но теперь бактерии уничтожены, и родственницу первого пациента уведомят о том, чтобы она обратилась к врачу, иначе она заразит еще многих.
— Здоровым людям это не принесет никакого вреда, — пробормотал лаборант. — Это опасно только для больных и ослабленных…
Они расстались почти друзьями. Хотя улыбка лаборанта была несколько натянутой. Он был не особенно восхищен тем, что Бенедикте в присутствии его ассистентки раскрыла его тайну относительно третьего ребенка.
Марит из Свельтена казалось, что она попала в какой-то глубокий колодец и теперь медленно карабкается к свету.
Она не в силах была открыть глаза. Но по мере прояснения сознания к ней возвращались мысли.
Ей приятно было о ком-то думать. И она очнулась в лучезарном настроении, преисполненная надежд.
Она ощущала необычную легкость в теле. Сначала не понимала, почему это происходит, но потом до нее дошло, что боли уже нет. Но, конечно, при малейшем движении у нее болел оставшийся после операции шов. Зато температуры не было и она чувствовала себя… Как же она чувствовала себя? Она чувствовала себя красивой?
Как приятно было лежать на больничной кровати! В последние месяцы она чувствовала себя совершенно разбитой, неухоженной, никчемной, сколько ни старалась она чинить и стирать свою одежду. Неотступная боль, страх за свое будущее, страх одиночества… Ей самой жутко было смотреть на свои худые, как щепки, руки.
46 
