– Вас любили родители, Шаннон?
– Да, конечно.
– И вы никогда не сомневались в их любви? Не взвешивали, много ее или мало?
– Нет, – нетерпеливо ответила она. – Мы просто любили друг друга.
– Вот, у меня было точно так же. Мы не думали, что нам как-то особенно повезло, потому что не считали, что может быть иначе. А у Мегги и Бри было по-другому. С самого детства. Для Тома, их отца, они были главным в жизни. Но не для матери. – Мерфи не выпускал руку Шаннон из своей, легко перебирая ее пальцы. – И чем больше он любил их, тем дальше отходила от них мать. Словно нарочно хотела наказать всех. И себя тоже.
– Страшная женщина!
Под это бурное восклицание Шаннон наконец отобрала у него свою руку.
– Нет, несчастная женщина, – поправил ее Мерфи. – У вас тоже произошли несчастья, одно за другим, но вы достаточно сильная и разумная, и вы отодвинули их в свои воспоминания, так я это понимаю, а не живете ими все время. Ежедневно и ежечасно. А Мейв наполнена ими, как воздушный шар воздухом.
Опять ее удивила ясность и образность его мыслей.
– Не знаю, правы ли вы в отношении меня.
– Зато я знаю. – Он снова взял ее за руку. – Пойдемте к дому. Там все стихло. Они уже, видно, наговорились.
– Но это совсем не мое дело, Мерфи. Думаю, всем будет лучше, если меня ни во что не вмешивать.
Он посмотрел ей в глаза. Прямо, серьезно и решительно.
– Будьте со своими сестрами, Шаннон, – сказал он. – Не делайте того, о чем станете потом жалеть.
– Проклятие! – Его взгляд раздражал, но и прибавлял силы. – Ладно, черт возьми. Я иду туда. Но вы мне не нужны, мистер защитник!
– Я все равно с вами.
Он еще крепче сжал ее руку и повел к дому.
Глупо бояться, говорила себе Шаннон, пока они шли по саду. Что ей может сказать или сделать эта женщина? Какое бросить обвинение? Но мышцы были напряжены и чувства тоже, когда она входила в дом через кухонную дверь, сопровождаемая Мерфи.
Первым ее впечатлением было, что женщина, сидевшая у стола, никак не была похожа на чью-либо жертву. Глаза у нее вызывающе блестели, на лице были написаны твердость и непреклонность судьи, только что огласившего строгий, но справедливый приговор. Пальцы рук, без всяких украшений, сцеплены и лежат на скатерти, как если бы женщина молилась. Но она не молилась, а судила.
Рядом с ней была еще одна незнакомая Шаннон женщина, более полная, чем первая, с более мягким, не таким колким взглядом. А напротив них сплоченной, монолитной стеной стояли две сестры Конкеннан со своими мужьями.
Вся эта сцена при другой ситуации могла бы выглядеть довольно забавной.
Мейв Конкеннан метнула яростный взгляд на Шаннон и крикнула, скривив рот:
– Вы привели ее сюда, в этот дом, когда я здесь? До странности спокойным голосом Брианна сказала:
– Этот дом принадлежит мне. И Шаннон в нем желанная гостья. Как и ты, мама.
– Как и я? Вы суете мне ее в глаза! Семя отцовского греха! Вот как вы показываете свое уважение к женщине, которая дала вам жизнь.
– Дала жизнь, – повторила Мегги, – и потом ненавидела каждый наш вдох и выдох.
– Ничего другого ты не можешь сказать! – Мейв повернула голову к старшей дочери. – Вы с ней одного поля ягоды. Обе родились в грехе.
– Ох, не надо кивать на Библию! – Мегги топнула ногой. – Просто ты никогда не любила его. А остальное – отговорки.
– Я поклялась ему в верности и сдержала клятву.
– Да, сдержала. Но не сердцем. – Это произнесла Брианна. – Ладно, что было, то было, мама.
– Мейв, – позволила себе вмешаться Лотти Салливан, кивая на Шаннон, – эту девушку не в чем упрекнуть. Разве не ясно?
– Но зачем она явилась?
– Мы пригласили ее.
Это опять сказала Брианна.
– Ее мать влезла змеей в постель к чужому мужу!
– К тому, кого любила, – спокойно сказала Шаннон и выступила вперед, бессознательно примкнув к шеренге тех, кто противостоял Мейв Конкеннан.
– По-вашему, любовь дает право на грех? На то, чтобы идти против церкви? – Мейв хотела подняться из-за стола, но ноги отказали ей. – Впрочем, других слов я от таких, как вы, и не ждала. Чего хотеть от американки, да еще рожденной в грехе?
– Не смейте говорить так о моей матери! – Голос у Шаннон звучал хрипловато и угрожающе. – Слышите? У нее было куда больше смелости, сочувствия, понимания и просто доброты, чем вы можете себе представить! Проклинайте меня и сам факт моего рождения сколько угодно, но оставьте мою мать в покое!
– Вы прикатили из Америки, чтобы приказывать мне в моем доме? – Голос у Мейв дрожал, она боялась, что сердце вот-вот вырвется из груди.