Особенно,... 
64 
— Знатная погодка дня сенокоса! — произносит генерал, поворачиваясь к открытому окну и устремляя взгляд на свой заросший парк, чьи древние стволы практически не дают увидеть утренний свет или ощутить свежий ветерок, веющий в их допотопных ветвях. Боюсь, что я невежливо оставил без ответа слова хозяина, ибо целиком погрузился в созерцание официального пакета.
— Эхма, — замечает высокообразованный барон, — люблю вороний грай с утречка пораньше.
— Весьма музыкальный звук, сэр, — отвечаю я.
— Я завсегда так говорю! — восклицает генерал, затем, привстав, поднимает раму еще выше и просовывает соломенную голову сквозь розы, дабы без помех наблюдать полет своих любимых утренних певцов над темными елями. Вернувшись к столу, он говорит:
— Что-то Джулия мешкает. Вот ведь блажь — пролеживать себе бока в такое славное утро!
Как раз в это мгновение дверь медленно отворяется и входит миледи в изысканном неглиже, заспанная, встрепанная и в высшей степени обворожительная. Генерал качает головой и придвигает ей стул.
— Что вы, право, Торнтон, — начинает ее милость. — Сейчас только девять.
— На три часа припозднились, мадам, — отвечает сэр Уилсон. — Я с шести на ногах.
— А вот Перси, я уверена, только что спустился, — говорит она.
Я утвердительно киваю и спрашиваю, хорошо ли ее милость почивали.
— Нет, — отвечает она. — Мне приснился странный сон. Как будто я сижу вечером в гостиной и слуга докладывает, что какой-то джентльмен хочет со мною поговорить. Я велела проводить его в библиотеку и, войдя туда, увидела очень высокого человека. Он сидел за столом и писал…
— Ешьте лучше завтрак, Джулия, — перебивает ее генерал. — И не забивайте себе голову снами и всякой такой чепухой.
— Я хочу дорассказать, — возражает супруга. — Так вот, сэр Уильям, я спросила, что ему нужно. Он поднял голову, и я так испугалась! Это был вылитый лорд Нортенгерленд. Совершенно его волосы.
— В таком случае, мадам, это наверняка был парик, — замечаю я, — ибо, насколько мне известно, своих волос у его сиятельства осталось не много.
— И все равно лоб, нос и глаза были его, и что бы люди ни говорили, он исключительно хорош собой.
— Я часто думаю, что у женщин очень мало мозгов, — молвит генерал. — Может, так невежливо говорить, но они во многом гораздо глупее мужчин.
— Торнтон, вы не передадите мне яйцо? — спрашивает Джулия.
— Вот, душенька, и довольно про ваши нелепые сны. Взбредет же на ум рассказывать всякие глупости, которые вам пригрезились.
— Что это за письмо, полковник? — внезапно восклицает Джулия, заметив мою все еще не открытую депешу. — Можно взглянуть?
При этих словах она протягивает маленькую ручку, затем все же останавливается и смотрит на меня вопросительно, прежде чем взять письмо.
Я не большой обожатель леди Джулии — она всегда казалась мне пустым существом. Впрочем, в этот миг она была чрезвычайно мила: огромные испанские глаза смотрели на меня с живым интересом, губы улыбались, пальчики сжимали письмо.
— Можете прочесть, — сказал я таким тоном, будто это мой смертный приговор.
— Пакет от герцога? — тихо проговорила леди Джулия. Мысль эта наполнила священным ужасом ее ребяческий мозг. Она помедлила, затем все же надломила огромную печать и тут же со всегдашней своей нерешительностью протянула письмо обратно.
— Нет! Я не смею! Он узнает, что я вскрывала его письма.
— Не бойтесь, мадам. На этой любовной записочке стоит имя генерала Энары.
— А! — воскликнула ее милость. — Тогда прочь церемонии! Мы со старым бандитом добрые друзья. Я обещала выйти за него замуж, когда Торнтон оставит меня вдовой.
Она сломала печать и прочла:
„Подполковнику сэру Уильяму Перси предписывается незамедлительно явиться в Адрианополь. Генерал Энара уполномочен известить сэра У. П., что обсуждается возможность поручить ему дело, заслуги в коем будут высоко оценены. Генерал Энара просит дозволения поздравить сэра Уильяма с этими лестными перспективами. Генерал полагает, что у сэра Уильяма есть шанс отправиться в глубь континента далее, нежели продвинулись пока войска его величества. Генерал убежден, что, выхлопотав для сэра Уильяма эту должность, наилучшим образом выразил свое удовлетворение мужеством и достоинством, с которыми сэр Уильям исполнял свой долг на позициях в Каттал-Кьюрафи.
64 
