Особенно,... 
58 
- На кладбище Фидены
- Среди могил чужих
- Спит та, что спать мечтала
- Под сенью древ густых.
- Дщерь западного края
- Приял чужой гранит,
- Лилею Сенегамбии
- Кремнистый гроб хранит.
- Зачем же тот несчастный,
- Кто Харриет сгубил,
- Любившую так страстно,
- Не спас, не защитил?
- Лишь Александра стоном
- Она к себе звала
- И с сердцем сокрушенным
- В горячке умерла.
- Но Перси беспощадный
- Не слышал Харриет крик:
- Он к айсбергам полярным
- В Европу вел свой бриг.
- Но в памяти — расплата,
- Урочный час грядет,
- Надменного пирата
- Раскаяние ждет.
— Итак, сударь, что вы об этом думаете? — спросил Заморна, закончив свой обрывочный рассказ.
— Откуда она взяла эту песню? — глухо выговорил граф.
— Сказала, что прочла в старом журнале и выучила наизусть, потому что там папино имя.
— Она хоть понимает, о чем пела?
— Ничуть. Она думает, что это просто старая песня, в которой непонятно почему упомянут какой-то Перси.
В соседней комнате часы начали бить одиннадцать. С первым ударом дверь отворилась, и темноту гостиной прорезал узкий луч света.
— Вы идете ужинать? — произнес приятный голос. Говорящая — молодая изящная дама — приподняла свечу и с улыбкой взглянула в сторону ниши.
Заморна повернулся к освещенной фигуре, и в его глазах блеснула потаенная нежность. Он, не отвечая, встал и пошел вслед за дамой. Когда огонек свечи померк в отдалении, раздался счастливый, хоть и приглушенный смех. Затем дверь захлопнулась, оборвав и этот звук.
— Все меня оставили! — простонал граф Нортенгерленд. Тяжелый вздох сорвался с его губ, затем в гостиной наступила полная тишина.
— Артур, что это были за черты, о которых вы говорили накануне? — спросил граф Нортенгерленд внезапно, без всякий преамбулы, когда они на следующей день сидели вдвоем на садовой скамейке в тени виноградных лоз, окруженные тишиной и покоем Селден-Хауса.
Его светлость герцог Заморна перестал насвистывать и взглянул на того с выражением, словно говорившим: «Что за причуда на вас нашла в этот раз, старый хлыщ?» Не удостоив тестя ответом, герцог возобновил свист, который постепенно перешел в пение, сперва без слов, а затем и со словами:
- Что, брат, ты бродишь туда и сюда?
- Дома жена моя, дома беда.
- Что может сделать, что может сказать?
- Пошлет меня в пекло — чертей гонять.
- А срежь-ка, брат, палку и дай-ка ты ей,
- Пускай-ка сама погоняет чертей.
- Четыре кирасира
- Во весь опор летят,
- Все хваты, все задиры,
- Любому черт не брат.
- Мундир на каждом красный
- И шлем на голове.
- Вот эти-то ребята
- И встанут во главе.
— Что вы делали после обеда, Артур? — терпеливо проговорил граф, отчаявшись получить ответ.
— Пил кофе у Зенобии.
— С ромом небось?
— Подите спросите графиню, — ответствовал учтивый монарх и, прочистив горло, затянул новую песню:
- В коровнике мама, папаша в полях,
- Сияет луна высоко в небесах,
- Чарующий вечер, свидания час —
- Пройди в стороне от придирчивых глаз.
- Закат догорает, сгущается мгла.
- Тебе я открыл бы, когда б ты пришла,
- Глубокие, мрачные тайны души.
- Ты все их узнаешь, спеши же, спеши.
- Ни взглядов не трать, ни улыбок зазря,
- Кончается вечер, погасла заря,
- Не страсть меня ныне к тебе привела.
- Спеши же и помни: ты слово дала.
Невозможно постоянно жить в одиночестве; невозможно постоянно сохранять романтический настрой. Я начал этот труд с намерением написать возвышенную трагедию и, дабы лучше осуществить свой замысел, удалился из торгашеского пригорода Заморны в уединенный уголок на самой дальней границе зеленого Арундела. Здесь, на летнем ветерке под июльским солнцем, я пытался погрузиться в грезы, которые воскресили бы все буйство, красоту и чудеса прошлого.
58 
