Тенькову стало не по себе. Чувство непонятное и давно забытое. Паук не подумал, да, наверное, и не знал, что у обычных людей оно называется одним простым словом: стыд.
* * *
В коридоре стоял грохот, шум и лязг. Вернувшаяся с обеда бригада отделочников, похоже, вознамерилась, в соответствии с гимном пролетариата, сначала все разрушить до основания, а уж потом на руинах возвести новое хирургическое отделение. Молодые мужчины в светло-синих спецовках работали с упорством японских трудоголиков. В кабинет профессора-консультанта клиники «Панацея» шум доносился приглушенным рокотом.
За столом сидели сам Файнберг и Виктория Борисовна. Они единодушно изгоняли остатки похмелья чаем.
— Витя, напрягись. Может, вспомнишь, зачем ты украл уголовника? — сурово спросила женщина.
— Пьяный был, — гнул свою линию Виктор Робертович. — Ты же знаешь, алкоголь разрушающе влияет на мозг.
Последовал жадный глоток ароматного, совершенно черного чая, и расследование возобновилось.
— Тебя же должны были остановить, спросить... Что ты им говорил? — голос Виктории Борисовны звучал требовательно.
Разминая затекшие во время операции мышцы, профессор ответил, немного подумав:
— Голубушка, алгоритм партизанских действий непостижим. Возможно, я проявил изобретательность и героизм.
— М-да. Выпив для храбрости, ты чуть перебрал и стал безрассуден. Понимаю.
— Кстати, человека мы, оказывается, спасли. Так сказать, заодно.
Они помолчали, отпив еще по глотку из больших чашек. Виктор Робертович напряженно размышлял. Многое, очень многое было странным в загадочно похищенном пациенте. Но самая главная загадка была недоступна пониманию людей, далеких от медицины.
— Понимаешь, Вика, — решил он объясниться, — так кровить он был не должен.
Как и ожидалось, к его опыту и знаниям отнеслись без должного почтения.
— Растрясло, наверное, — ответила она рассеянно.
Не встретив понимания, Файнберг решил проверить свою догадку самостоятельно. Выписав направление на анализ, он вызвал медсестру и отдал ей бланк.
— Голубушка, отнесите это в лабораторию. Будет готово, передайте по смене.
Виктория Борисовна тоже анализировала события. Разумеется, со своей точки зрения. Беспорядочное нагромождение нелепостей никак не желало укладываться в стройную правдоподобную картину. Она тоже решила поделиться сомнениями:
— Ни черта не понимаю! — Чашка со стуком встала на стол. — Интересно, что вообще происходит? Кому мог понадобиться парнишка?
— Может, он сам знает? Ты не спрашивала?
— Он по-русски — меньше, чем я по-английски. Да и времени не было.
Виктор Робертович допил чай и решительно поднялся:
— Сейчас есть. Пошли...
Мананга лежал, укрывшись одеялом до подбородка. «Панацея» все же не Нигерия — ему было прохладно. После потери литра крови негра знобило. На соседней койке сопел сосед. Из капельницы в него вливалась какая-то желтоватая жидкость. Грохот в коридоре пациентам люкса не мешал. Один вспоминал далекую родину, другому снилось что-то спокойное и безмятежное. Дверь открылась, впуская профессора и Викторию Борисовну.
— Тампук, ты как? — улыбнувшись, спросила она с порога.
Негр отреагировал как обычно — расплылся в улыбке, демонстрируя крепкие белые зубы, и ответил вопросом на вопрос:
— Что уас без покоит?
Вошедшие переглянулись.
— Многое, — сказала Виктория Борисовна и улыбнулась, настолько жизнерадостно выглядел ее питомец.
— Ду ю спик инглиш? — непринужденно поинтересовался Файнберг с чудовищным акцентом раннего советского происхождения, доказывая, что выучить язык туманного Альбиона по книжкам можно. Но разговаривать на нем после этого под силу только смелым людям. Впрочем, трусом профессор не был.
— Йес! — почти завопил Мананга, неожиданно обретая возможность общаться хоть с кем-нибудь.
От этого вопля Паук проснулся и по старой тюремной привычке прислушался, не подавая признаков жизни. Однако попытка уловить смысл как-то не задалась — язык был чужим. Авторитет напряг слух. Через минуту стало ясно — говорившие ему незнакомы. Второй факт, дошедший до Паука чуть позже, поставил его в тупик. Базар канал на английском! Ни в родном языке, ни на фене таких слов не было. Потом вдруг заговорили по-русски. Он замер, стараясь ничего не пропустить.
Виктор Робертович задал всего один вопрос:
— Хау ду ю ду?
На русский язык эта традиционная форма приветствия переводится: «Как поживаете?». Простодушный Мананга отреагировал на нее буквально и заговорил. Исповедь нигерийца длилась двадцать минут. В ней было все. И великое спокойствие саванны, и беспокойное кипение жизни джунглей, и несчастное, нищее, но очень гордое племя, теснимое со всех сторон апельсиновыми рощами. Немало интересного было сказано и о холодной северной стране.