Особенно,... 
73 
Изо рта сам собой, точно младенец, явившийся на свет у ничего не подозревающей родительницы, вырвался на волю громкий, резкий хохот.
Ведьма едва не упала навзничь.
Но Чарлз Хэлоуэй ничего не видел. С зажмуренными глазами он был слишком занят поощрением бурного веселья, которое пронизало его до кончиков ногтей и искало выход через глотку. И оно прорвалось, разлетаясь во все стороны шрапнелью.
— Ты! — закричал он всем, никому, себе, ей, им, ему. — Умора! Ты!
— Нет, — возразила Ведьма.
— Перестань щекотать! — выдохнул он.
— Нет! — Она вновь наклонилась над ним. — Нет! Спать! Медленно! Совсем медленно!
— Но ты меня только щекочешь, уверяю тебя! — прокричал он. — О, ха-ха! Ха-ха, остановись!
— Да-да, сердце — остановись! — завопила Ведьма. — Кровь — остановись.
Наверно, ее собственное сердце билось как тамбурин; ее руки тряслись. В разгар жестикуляции она вдруг замерла, глядя на свои немощные пальцы.
— Боже мой! — По щекам Чарлза Хэлоуэя катились прекрасные слезы радости. — Оставь в покое мои ребра, о, ха-ха, бейся, мое сердце!
— Твое сердце, сссссссердце!
— Господи! — Он вытаращил глаза, глотнул воздух, добавил соленой влаги, которая промыла все его восприятия, доведя их до небывалой чистоты. — Потеха! У тебя из спины торчит ключ. Кто завел твою пружину?!
И он направил в нее еще более мощный залп хохота, который явно обжег пальцы и опалил лицо Ведьмы, судя но тому, что она отпрянула, как от пылающей топки, поспешно обернула свои руки пестрыми тряпками, прижала их к высохшей груди, попятилась, остановилась, потом начала медленно отступать, ковыляя, прихрамывая, волоча ноги, сантиметр за сантиметром, шажок за шажком, стуча костями по полкам, стеллажам, хватаясь для опоры за книги, которые вырывались из ее рук и рассыпались по полу. Лоб ее ударялся о древние истории, суетные теории, стародавние времена, трепетно ожидаемые, но не оправдавшие ожиданий годы. Преследуемая, настигаемая, бичуемая раскатами его смеха, которые отдавались эхом под мраморными сводами, Ведьма в конце концов круто повернулась, рассекая когтями непокорный воздух, и скатилась кубарем вниз по лестнице.
Спустя мгновения она кое-как протиснулась наружу через входную дверь, и та захлопнулась!
Падение Ведьмы и стук двери вызвали такой приступ смеха, что костяк Чарлза Хэлоуэя едва не распался на части.
— О господи, боже мой, да прекратись же, прошу тебя! — воззвал он к своему бурному веселью.
И внимая его мольбе, веселье присмирело.
Оглушительный хохот сменился благопристойным смехом, короткими смешками, тихим хихиканьем, а там и вовсе ровными, полными глубокого удовлетворения вдохами и выдохами, и он устало-радостно покачивал головой, ощущая приятную боль от натуги горла и ребер и отсутствие боли в искалеченной руке. Чарлз Хэлоуэй лежал, прислонясь спиной к стеллажу, голова его опиралась на дорогие сердцу книги, щеки присаливали облегчающие душу радостные слезы, и внезапно он осознал, что Ведьма исчезла.
«Почему?— спросил он себя. — Что я сделал?»
Хохотнув еще раз напоследок, он медленно встал.
Что же произошло? О господи, помоги разобраться! Сперва — в аптеку, проглотить полдюжины таблеток аспирина, чтобы успокоить руку на часок, а затем — думать. Ты ведь что-то выиграл за последние пять минут, верно? На что похож вкус победы? Думай! Постарайся помнить!
И улыбаясь новой улыбкой своей нелепой левой руке, приютившейся мертвым зверьком в сгибе правого локтя, он быстро проследовал через темные коридоры и вышел в город…
III. ОТБЫТИЯ
Глава сорок пятая
Маленькое шествие безмолвно следовало мимо вечно вращающегося, конечно-бесконечного красно-белого, словно леденец шеста над входом в парикмахерскую мистера Кросетти, мимо гаснущих и уже погасших витрин, вдоль пустеющих улиц, потому что одни горожане сидели дома после причащения в церкви, другие же задержались в Луна-Парке, чтобы посетить еще один аттракцион перед закрытием, посмотреть на воздушного акробата, летящего пушинкой в вечернем воздухе.
Ноги Вилла где-то далеко внизу долбили тротуар. «Раз, два, — думал он, — кто-то командует мне: левой, правой. Игла-стрекоза шепчет: раз, два».
73 
