Особенно,... 
71 
— Хэлоуэй, — прохрипел голос Ведьмы.
Нос Джима оседлал хамелеон.
— Найтшейд, — прошептала сухая метла.
За спиной Ведьмы, возбужденно переминаясь с ноги на ногу, молча стояли Карлик и Скелет.
Тут бы мальчикам заорать во всю глотку, но Человек с картинками вновь мгновенно уловил их желание и не дал звукам вырваться на волю, после чего повелительно кивнул старухе-пылюге.
Ведьма с ее морщинистыми, прочно сшитыми вместе игуаньими веками из черного воска, с огромным носом, чьи ноздри смахивали на закопченные чубуки, наклонилась вперед, и пальцы ее зашевелились, беззвучно рисуя знаки, на которые опиралась память.
Джим и Вилл смотрели как завороженные.
Ведьмины ногти мелькали, рассекая, перебирая студеный воздух. Обдавая пупырчатую кожу мальчиков кислым, зеленым, лягушачьим дыханием, она пела, жужжала, мяукала вполголоса, поглаживая своих крошек, своих мальчуганов, своих друзей по крыше с улиточьим скользким следом, по меткой стреле, по распоротому и утонувшему в небесах воздушному шару.
— Игла-стрекоза, зашей эти рты, чтобы не говорили!
Укол, шов, укол, шов — ноготь ее большого пальца вонзался в нижнюю, верхнюю губы, протыкал, тянул, протыкал, тянул невидимую нитку, пока не сшил их вместе поперечным швом.
— Игла-стрекоза, зашей эти уши, чтобы не слышали!
Голос Ведьмы увяз в заполнившем уши Вилла холодном песке. Он звучал все тише, все глуше, сопровождаемый щекочущим шелестом, тиканьем, стуком ее порхающих пальцев-циркулей.
В уши Джима набился мох, быстро и прочно их запечатал.
— Игла-стрекоза, зашей эти глаза, чтобы не видели!
Раскаленные Ведьмины пальцы больно вывернули глазные яблоки мальчиков и опустили веки с таким стуком, словно кто-то захлопнул обитые железом двери.
Вилл увидел, как лопнул миллиард электрических лампочек, и погрузился во тьму, меж тем как незримые стрекозы порхали где-то в пространстве, жужжа, точно шмели над обогретым солнцем медоносом, и скрытый голос замораживал чувства мальчиков навеки и еще на день.
— Игла-стрекоза, после глаз, и ушей, и губ, и зубов прострочи все края, заделай все швы, засыпь сонной пылью, теперь завяжи аккуратно узлы, накачай в кровь рудую безмолвие, как песок в ту реку глубокую. Так… так…
Ведьма опустила руки, стоя где-то перед мальчиками.
Мальчики онемели. Человек с картинками выпустил их и отступил назад.
Пылюга торжествующе обнюхала двойное творение, напоследок ласково погладила свои статуи.
Карлик суматошливо топтал тени мальчиков, легонько покусывал их ногти, тихо окликал по имени.
Человек с картинками указал кивком на библиотеку.
— Часы смотрителя. Останови их.
Ведьма открыла рот, смакуя приговор, и побрела в мраморное логово жертвы.
Мистер Мрак скомандовал:
— Левой, правой. Раз, два.
Мальчики спустились с крыльца; рядом с Джимом шел Карлик, рядом с Виллом — Скелет.
Человек с картинками следовал за ними невозмутимо, как сама смерть.
Глава сорок четвертая
Рука Чарлза Хэлоуэя — комок обнаженных нервов и боли — плавилась в раскаленном горне где-то вблизи. Он открыл глаза. И услышал шумный вздох — это захлопнулась входная дверь, после чего внизу женский голос запел:
— Старичок, старичок, старичок, старичок?..
На месте левой руки был разбухший кровавый пудинг, пульсирующий такой исступленной болью, что к нему возвратились сознание, воля, жизнь. Он попытался сесть, но кувалда боли вновь свалила его.
— Старичок?..
«Какой там старик! — лихорадочно подумал он. — Пятьдесят четыре — не старость».
А Ведьма ступала все ближе по стертым каменным плитам, и ее порхающие пальцы трогали, щупали пупырчатые названия книг для слепых, а ноздри перекачивали тени.
Чарлз Хэлоуэй выгибал спину и полз, выгибал спину и полз к ближайшему стеллажу, не давая боли криком вырваться из глотки. Отползти подальше, отползти туда, где книги могут стать оружием, сбрасываемым на голову крадущегося во тьме преследователя…
— Старичок, слышу твое дыхание…
Она плыла по его течению, всем телом отзываясь на свистящие сигналы его боли.
— Старичок, чувствую твою боль…
Если бы можно было вышвырнуть эту боль, эту руку в окно! И лежала бы там, пульсируя, точно сердце, отвлекая, маня ее этим чудовищным огнем. Чарлз Хэлоуэй представил себе, как Ведьма греет ладони над пульсирующей болью, комком мучительного беспамятства.
71 
