Последние отзывы

  77  

– Откажитесь от короны! – даже крикнул ему кто-то. Но Генрих вел тайный счет всем полученным им оскорблениям и всем тем, кто их нанес. Он верил, что его час придет.

Голос маршала д'Омона вывел его из задумчивости:

– Сир, – сказал тот. – Надо убить Меченого! Никто не возразил против этих страшных слов.

Взгляд короля остановился поочередно на каждом из тех немногих советников, которые сохранили ему свою верность.

– Убить его? Хорошо… Но как это сделать?

– Именно об этом, сир, нам следует поговорить, – сказал д'Орнано. – И чем раньше мы все решим, тем лучше.

В таком дворце, как Блуа, где собралась самая разномастная публика, трудно было хранить секреты. Герцог Гиз, которому королю под сильнейшим давлением пришлось присвоить звание генерал-лейтенанта королевства, был еще и управителем дворца. Именно ему каждый вечер передавали ключи от его помещений. И каждый вечер герцог получал множество самых разноречивых донесений. Впрочем, как человек крайне самонадеянный, он не придавал большого значения предупреждениям. Он слишком верил в самого себя.

И когда вечером девятнадцатого к нему в объятья бросилась испуганная Шарлотта, он лишь засмеялся.

– Я говорю тебе, что они решили с тобой разделаться, несчастный! – вскричала его возлюбленная, вся в слезах. – Сам король принял это решение. Об этом мне рассказал его личный лакей, которому я щедро плачу. Он присутствовал на последнем совещании в королевском кабинете. Сперва они обсуждали вопрос о твоем аресте…

Гиз не дал ей договорить, залившись оглушительным смехом. От раскатов этого смеха задрожала мебель.

– Ну и потеха! Арестовать меня! Но кто это сделает? Ведь все поддерживают меня!

– Именно поэтому они и передумали. Им проще найти наемного убийцу.

– Но в городе меня окружает как минимум сто человек охраны. Никто даже не подойдет.

От бессилия Шарлотта стала ломать себе руки. Самоослепление Генриха сводило ее с ума. Он считал себя неуязвимым, недосягаемым, непобедимым… Безумец!

– Но выслушай хотя бы моего осведомителя. Ты должен поверить ему, поверить мне!

Гиз пожал плечами и обнял свою возлюбленную.

– Все королевские лакеи играют двойную игру. Они продают направо и налево фантастические сведения, лишь бы заработать несколько экю. Я прекрасно знаю, что король меня ненавидит. Но чтобы рискнуть меня убить… Нет, он понимает, что моя смерть поднимет на восстание весь Париж!

– Но парижане не безумцы. Они не станут восставать во имя мертвого, – вне себя вскричала Шарлотта. – Когда ты умрешь, Париж тут же забудет о Генрихе Гизе. И быть может, парижане вновь станут восхищаться королем, который сможет, лишенный всяких сил, уничтожить тебя, всесильного!

Гнев Шарлотты произвел на герцога большее впечатление, чем ее слезы. Он не мог отрицать того, что в ее словах есть доля истины.

– Если с тобой что-нибудь произойдет, – продолжала рыдать маркиза, обнимая его шею, – я не выдержу, я умру…

Чтобы успокоить ее, Генрих произнес немало нежных слов, гладил ее по головке, как маленькую девочку, пытался шутить. В конце концов он все же обещал поговорить начистоту с Генрихом III. Он решил, что, помирившись с королем, ему будет легче усыпить бдительность последнего, чтобы затем упрятать его в монастырь.

Счастливая, что ей удалось уговорить возлюбленного, Шарлотта отдалась ему, забыв предупредить его, что Генриха III практически невозможно ввести в заблуждение. Ведь ему еще в большей степени, чем остальным Валуа, были присущи повадки лисы.

В день Святого Томаса, который пришелся на 21 декабря, Генрих Гиз ожидал короля у выхода из часовни, где тот стоял на обедне. Генрих попросил короля о личной встрече, и тот милостиво согласился на нее. Вдвоем они направились в парк.

Там Гиз горько посетовал на то, что утратил доверие своего короля, и объявил, что в этих условиях он хочет отказаться от своего звания генерал-лейтенанта и покинуть город… Генрих III буквально задрожал, услышав об этом. Если Гиз уедет, значит, он сможет собрать свою армию, соединиться с испанцами и в конечном счете привести его, короля, к катастрофе. Генрих понял, что Францию ждет тогда новая война между фанатичными католиками – сторонниками Гизов, и протестантами. Он понял также, что вот сейчас его заклятый враг может выскользнуть из расставленной для него ловушки…

И тогда король стал воплощенной любезностью, он буквально просиял от доброжелательности. Проникновенным голосом он стал убеждать герцога, что любит его сильнее всех на свете и очень удивлен, что кто-то настроил его против короля.

  77