– Сегодня же вы должны попытаться бежать, – сказал он Жанне. – Садитесь в шлюпку с детьми и двумя верными людьми и постарайтесь проскользнуть между королевскими кораблями. Я останусь.
– Никогда! Мы сражались вместе, вместе и умрем! Что для меня жизнь? – гневно воскликнула молодая женщина.
– Возможно, жизнь ничего не значит для вас. Но ваши сыновья? Если они погибнут, что останется от рода Клиссонов, от этого славного имени? Вы не имеете права приносить в жертву плоть от плоти вашего супруга. Уходите скорее… и постарайтесь выжить!
Жанна могла бы и дальше противиться этому решению, но слова молодого дворянина как стрелы вонзались ей в сердце. Ее сыновья! Робер был прав, она должна была попытаться выжить ради них. Род Клиссонов не должен угаснуть. Сейчас впервые Жанна поняла, как далеко зашло ее безумие. Но у нее больше не было времени ни на размышления, ни на раскаяние. Робер уже спустил на воду тяжелую шлюпку и назначил двух человек, которые занялись погрузкой некоторого количества воды и съестных припасов. Потом он обернулся к Жанне, успевшей сходить в каюту за маленьким Жаном. Она держала мальчика на руках, тепло закутанного в одеяло, так как уже второй день его лихорадило, а ночь была холодной.
– Все готово, – шепнул он. – Уезжайте, мадам… Да хранит вас Бог.
При мысли о том, что она сейчас навсегда потеряет своего верного друга, у Жанны печально сжалось сердце. Она вцепилась в его руку.
– Пойдемте с нами… Не оставляйте меня одну!
– Для всех не хватит места. Я должен остаться с командой. Мы постараемся спастись, как сумеем. Прощайте, Жанна!
Он впервые назвал ее по имени и по тому, как он это сделал, она поняла, сколько любви скрывало это благородное сердце. Изо дня в день он слепо следовал за ней, не жалуясь и ничего не требуя взамен. Он никогда и ничем не обнаружил своей любви… Жанна поняла тогда, что не только она была способна на величайшие жертвы во имя любви.
Поднявшись на цыпочки, она быстро коснулась пересохшими губами губ молодого человека.
– Прощайте, Робер!.. Храни вас Господь!..
Шесть ужасных дней, полных смертельных опасностей, шлюпка блуждала, качаясь на серых волнах Ла-Манша. Им удалось проскользнуть незамеченными меж высоких бортов вражеских кораблей лишь благодаря ловкости двух моряков, да еще тому, что весла были обернуты тряпками. Но потом они оказались одни в бескрайнем морском просторе.
Наступил день. Шлюпка качалась на морской зыби. Вокруг – только белые барашки волн, ни земли, ни корабля, насколько хватало глаз… Они не знали, где находятся, у них не было ни карты, ни компаса, никакой возможности сориентироваться, разве что по солнцу.
Было очень холодно, иногда волны, захлестывая маленькое, но прочное суденышко, заливая беглецов. В отчаянии прижимая к себе сынишку, Жанна чувствовала, как его маленькое тельце сотрясает дрожь. Жизнь потихоньку уходила из него, и мать в тоске ломала голову, как спасти его. Оливье тоже сидел бледный и дрожащий от холода рядом с матерью на дне шлюпки. Но на его лице застыла яростная решимость выжить вопреки всем и вся! В свои девять лет он обладал невероятной стойкостью и жизненной силой. Младший же быстро угасал.
На третий день маленький Жан умер на руках матери.
На утро седьмого дня шлюпка причалила к бретонскому берегу, принадлежавшему англичанам, где-то в Корнуайе. Рыбаки, возвращавшиеся домой, увидели как на берег вышла темноволосая очень бледная женщина необыкновенной красоты с глазами цвета морской волны. Она вымокла до нитки, будто вышла прямо из морских глубин. Руки безвольно повисли вдоль тела, казалось у нее совсем не было сил. Пусты были ее руки, пусты глаза, по провалившимся щекам со следами морской соли струились слезы… Никто на берегу не догадывался, что ей пришлось отдать волнам тело своего маленького сына и что в сердце своем она несла глубокую рану, в которую ушли наконец из сердца ненависть и горькая жажда мести. В страшной гибели ребенка, покинувшего ее среди стужи, тьмы и волнующегося моря, Жанна увидела божью десницу, безжалостно поразившую ту, что сама не знала жалости.
За этой похожей на привидение женщиной тащились, еле передвигая ноги, измученный мальчик и двое совершенно обессиленных мужчин. В одной из хижин их отогрели и накормили. Мало-помалу кровь начинала живее струиться в жилах. Лица несчастных порозовели.
– Матушка, – спросил Оливье, – что же мы будем теперь делать, ведь у нас больше ничего нет?