Пока гости усаживались вокруг стола, хозяйка проверила, достаточно ли плотно задернуты занавески, зажгла свечку и поставила ее в центр стола, после чего погасила остальной свет. Гостиная заполнилась тенями; трудно было разглядеть что-либо, кроме напряженных лиц, озаренных тусклой свечой. Все положили руки на стол так, чтобы соприкасаться мизинцами, и сосредоточились. Только у мисс Форбс ничего не вышло: ей казались чужими все эти люди, за исключением разве что Риво, к которому она мигом прониклась симпатией. Когда из-за спины раздались негромкие звуки фисгармонии, она вздрогнула. Мадемуазель Эрманс, утонувшая в подушках, зажмурилась. Казалось, она дремлет. Неожиданно раздался взволнованный голос мадам Миньон:
– Не получается! Не знаю, в чем дело…
– Уж не из-за меня ли? – подала голос американка. – Хотите, я уйду? – Не вздумайте! Хотя мы пока плохо знаем друг друга, вы – наша единомышленница, сестра. Мы станем молиться, а потом месье Дюран сыграет нам гимн. Возможно, тогда вибрация улучшится.
Все забубнили «Отче наш», потом заиграла фисгармония. Эмити почему-то захотелось плакать. Слишком грустной была музыка, которая отлично соответствовала настроению этих неподвижных, собранных людей. В Америке на спиритических сеансах тоже звучала музыка, но там все ревностно подпевали, да и гимны были торжественными.
Внезапно стол скрипнул; через секунду скрип повторился. Под пальцами мисс Форбс пробежала какая-то волна, как будто она прикасалась не к деревянному столу, а к спине живого существа. Потом раздался мужской голос – звучный и низкий. Это было тем более поразительно, что срывался он с иссушенных губ мадемуазель Эрманс, которой следовало бы пищать, как флейте.
– Здравствуйте. Кажется, сегодня вас собралось больше, чем обычно.
Аудитория проявила признаки радости; мадам Миньон принялась тихонько объяснять новенькой:
– Это Этьен, наш поводырь, высший дух, которому мы обязаны многими знаниями… – Она повысила голос. – Здравствуйте, дорогой Этьен, спасибо за верность нашей дружбе. У нас действительно появилась новенькая – сестра, приехавшая издалека, из Соединенных Штатов Америки.
– Соединенные Штаты – великая страна, но ее ждет еще большее величие, когда она поймет, какое значение в этом низком мире принадлежит любви. У вас, мисс, любви недостает.
– Откуда это вам известно? – пролепетала Эмити, которой очень не хотелось показать, сколь велико ее смятение.
– Слишком много богатства и при этом страшная бедность! Золото, текущее у вас рекой, – это зеркало, о которое бьются несчастные европейские жаворонки, и далеко не всем из них улыбается счастье.
– Не преувеличение ли это? У нас полным-полно благотворительных ассоциаций. Что до любви, то многие наши супружеские пары отлично знают, что это такое.
– Но при этом у вас много разводов; впрочем, это не столь важно: от силы один из ста браков, заключаемых на земле, остается вечным на небесах. Рядом с вами есть молодая женщина, которая полагает, что любит…
Голос ослаб, сделался неразборчивым… мадам Миньон попросила месье Дюрана сыграть на фисгармонии, но проводник больше не возвращался. Его голос сменил другой, совсем другой тональности: это был какой-то крестьянин, пребывавший в замешательстве и изъяснявшийся на непонятном жаргоне. Заслышав его, месье Фуга, садовник из Аржантея, удивленно вскрикнул. На его густые усы полились слезы, руки его задрожали. Он ответил что-то на том же языке, оказавшемся овернским диалектом.
– Вы его понимаете? – спросил Риво.
– О, да! Господи Боже мой! Это же мой кузен Орельен… Год назад он умер у себя в Шод-Эг. Он не знает, куда попал, и ничего не соображает…
– Попробуйте его успокоить, – мягко предложила мадам Миньон. – Скажите ему также, что мы будем молиться за него и что он может вернуться к нам, когда захочет.
Какое-то время шел невероятный диалог, в котором участвовали живой человек и мятущийся дух. Тем временем мадам Миньон, баронесса и портниха усиленно молились. Наконец наступила тишина. Фуга вытащил из кармана большой платок и отер со лба пот.
– Кажется, он начинает понимать… – вздохнул он. – Но как он умудрился найти меня здесь?
– Если вы были к нему привязаны, то в этом нет ничего удивительного, – сказала портниха. – Вспомните, чему учил нас Этьен: любви подвластно все.
По требованию мадам Миньон сеанс завершился. Старуха-медиум совершенно лишилась сил и, казалось, вот-вот хлопнется в обморок. В гостиной загорелся свет, хозяйка велела подать кофе, чай, шоколад, пирожные, чтобы подкрепить силы мадемуазель Эрманс и всех остальных. Все радовались четкости звучавших голосов и сожалели только о том, что возраст и хрупкое здоровье посредницы между двумя мирами заставляет все больше укорачивать сеансы. Мисс Форбс оставалась под сильным впечатлением от услышанного и хранила задумчивое молчание, однако не забыла положить себе кусок торта и два шоколадных эклера, а также выпила одну за другой три чашки ароматного чая.