118 
Остро переживая свое одиночество, Александра, не испытывающая ни малейшего желания участвовать во всеобщем ликовании, сочла за благо остаться у себя в номере и по мере сил убивать время. Последним ее развлечением, предшествовавшим затворничеству, стала четырехкилометровая прогулка в карете но Кругу, где она восхищалась выдающимся архитектурным ансамблем, не имеющим равных в целом мире, возведенным Францем-Иосифом на совсем еще новом бульваре. То была нарочитое смешение стилей, от неоготического до псевдоренессанса, не говоря уже о греко-романском, что выдавало ужас монарха перед любыми новшествами и тягу его архитекторов к откровенному подражательству. Тем не менее из-за каштанов вставал грандиозный ансамбль, при виде которого трудно было не всплеснуть руками. Однако одинокой путешественнице не было суждено по-настоящему насладиться даже последней прогулкой: на город обрушилась гроза, которую ждали уже несколько дней. В почерневшем небе вспыхивали молнии, уши закладывало от раскатов грома, тучи пролились небывалым ливнем. Александра заторопилась обратно в гостиницу; щедро одарив усатого кучера, она вернулась в номер, чтобы не высовывать наружу носа до следующего утра.
Дождь не перестал и тогда, когда она погрузилась в отменно комфортабельный европейский поезд, которому предстояло всего за сутки доставить ее в Париж. Как ни странно, опустившись на бархат банкетки, она облегченно вздохнула. Ей показалось, что она уже дома, хотя на самом деле это было еще далеко не так, ибо ей предстояло провести несколько дней в Париже. Она не ожидала, что так сроднится со столицей французов. Возможно, это объяснялось тем, что отель «Ритц» был для нее приятной остановкой на пути домой.
Путешествие ничуть ее не разочаровало. В вагоне не оказалось ни одного знакомого, и она получила возможность насладиться настоящим отдыхом и проплывающими за окном североавстрийскими и баварскими пейзажами. Спала она, как дитя; когда Восточный экспресс с образцовой точностью замер в 7.25 утра у перрона Восточного вокзала Парижа, она чувствовала себя необыкновенно свежей и выспавшейся; теперь ее не покидало чувство, что между ней и теми, кто причинил ей столько зла, пролегло непреодолимое расстояние. К тому же накануне и здесь прошел дождь, так что Париж предстал перед ней умытым и залитым утренним солнышком. Она улыбалась городу через стекло фиакра, давая себе обещание воспользоваться последними днями, чтобы побывать в разных интересных местах, которые прежде были для нее недосягаемыми из-за интенсивной светской жизни.
В отеле ее встретили с той сердечностью, с которой всегда встречают хорошенькую женщину, к тому же верную постоялицу, и передали много адресованных ей писем (она запретила пересылать ей почту); сердце ее забилось сильнее, когда она обнаружила конверт, надписанный рукой Джонатана.
Даже не позаботившись снять шляпу и пыльник, она торопливо стянула перчатки и вскрыла конверт разрезным ножом с ручкой из зеленой яшмы. На стол выпали два исписанных листка и газетная вырезка, в которой она с ужасом узнала статью Жана Лоррена.
«Дорогая Александра, – писал Джонатан, – я посылаю вам эту подлую статейку не для того, чтобы причинить вам боль или принудить к угрызениям совести, а для того, чтобы вы лучше поняли мотивы решения, которое я вынужден принять. Я отпустил вас в Европу с огромным беспокойством, в котором не стал признаваться. Внутренний голос нашептывал мне, что я вас потеряю. Ведь для меня никогда не было тайной, что я не тот, о ком вы мечтали. Я слишком стар, а вы молоды, я слишком занят, чтобы окружить вас вниманием, как бы мне этого ни хотелось. С другой стороны, мне никогда не удавалось продемонстрировать вам, сколь глубоки чувства, которые вы мне внушаете: для этого я слишком неловок.
Когда мы поженились, я не верил в свою удачу, и должен сознаться, что ваша необыкновенная красота, которой я так гордился, немного меня страшила. Вы меня волнуете – вот правильное слово, поэтому в интимные моменты я теряюсь, меня словно охватывает паралич… Но оставим самобичевание. Прежде всего я желаю вам счастья, поэтому возвращаю вам свободу. Развод не вызовет шума и не причинит вреда ни вашему будущему, ни моему положению. Мои адвокаты получат точные инструкции, чтобы расставание прошло мирно и ни в чем не ущемило ваших интересов… Полагаю, ваша семья охотно займется деталями, не слишком для вас приятными. Лучше будет, если вы теперь не станете торопиться с возвращением в Америку.
118 
