Хоть Гортензия и сама была встревожена, но тут все-таки улыбнулась. Конечно, ничего такого случиться с ними не могло. Народ восстал лишь из-за королевских указов, сметающих конституционную монархию и устанавливающих абсолютистское правление. Но вдова никак не поддавалась ни на какие убеждения.
– Так все обычно и начинается. Они отправились в замок Гранж-Блено за этим дьяволом Лафайетом! Бог знает, какие горести уготованы бедному королю! Я вчера послала своих людей разузнать, что происходит. Лишь немногие вернулись обратно. Остальные, должно быть, спелись с этими одержимыми! Боже, какие времена!
– Вы забываете о солдатах. Под командованием маршала Мармона в город вошли многочисленные войска.
Сморщенный ротик пожилой дамы так презрительно изогнулся, что даже отвалилась плохо приклеенная мушка.
– Этот пустобрех с карнавальным титулом? Вы что, поверили в него? Уже поговаривают, что в некоторых линейных полках начались брожения: этих проклятых бунтовщиков солдаты не хотят считать врагами. Что мы будем делать, если они побратаются и потом обернутся против нас?
– Есть еще швейцарцы. Это наемники, и у них нет никаких причин воевать против короля. К тому же расквартированы они тут поблизости.
– Милочка, вам просто ничего не известно. Знайте, что десятого августа тысяча семьсот девяносто второго года этим храбрецам ничто не помешало предать короля. Хотя многие из них честно пошли на смерть и погибали один за другим на ступенях Тюильри, где люди утопали в крови…
Гортензия чуть не ответила, что о тех событиях госпожа де Вобюэн может знать лишь понаслышке, поскольку в девяносто втором году она, по ее собственным рассказам, с самого начала выехала в Кобленц. Что, впрочем, не умаляло самопожертвования швейцарцев. Гортензия начала уже понемногу терять терпение и соображала, как бы отделаться от гостьи, все перечислявшей злодейства, о которых ей доложили: якобы бандиты захватили продуктовый склад, лишив солдат хлеба, а посты, охранявшие столицу, перешли на сторону восставших… как вдруг, услыхав знакомое название, насторожилась. Старушка произнесла слово «Венсен».
– Извините, пожалуйста, – прервала ее Гортензия, – я что-то прослушала, так о чем вы говорили?
Та испепелила ее взглядом.
– А между прочим, это очень важно! Я говорила, вооруженная банда этих головорезов задумала захватить венсенский пороховой склад. Но склад хорошо охраняется. Там люди, получившие приказ все взорвать, но не отдать врагу…
– А если склад взорвется?
– Будут ужасные последствия. Загорится все в округе, волна разрушений прокатится чуть не на полулье оттуда.
У Гортензии замерло сердце. На полулье? Дом госпожи Моризе стоял всего в четверти лье от порохового склада. Тут соседка, потеряв вдруг весь свой воинственный пыл, рухнула в кресло.
– Там один из моих внуков, – призналась она, с досадой утирая глаза, на которые навернулись предательские слезы.
Гортензия вдруг почувствовала симпатию к этой пожилой женщине, этому обломку старого порядка. И, поскольку вдова рылась в поисках платочка, она склонилась к ней и протянула свой:
– Вам действительно страшно, маркиза?
– Ну конечно! Можно мне остаться здесь с вами? Я просто не могу больше видеть свой дом…
– Оставайтесь сколько хотите. Ливия приготовит вам свой чудный кофе и позаботится об остальном. А мне придется на какое-то время вас покинуть.
– Но куда же вы собираетесь?
– Мне… мне предстоит неотложное дело… Простите меня и, если вернется графиня, скажите, что я поехала в Сен-Манде.
– Но… это же почти что в Венсене! Как вы туда попадете? В этот час по Парижу не пропустят ни один экипаж!
– Так я пойду пешком…
И, оставив госпожу де Вобюэн в недоумении восхищаться ее поступком, она поднялась к себе, надела туфли на толстой подошве, соломенную шляпу и, поручив старую даму заботам Ливии, не менее вдовы ужаснувшейся тому, что она собиралась предпринять, Гортензия вышла из дома и сразу же окунулась в уличную суету. Первое, что она услышала, был грохот пушечных выстрелов. В их тихом квартале такого шума еще не бывало, и, добежав до казарм швейцарцев, она даже обратилась к часовому:
– Это что… пушка стреляет?
Здоровенный горец с красно-кирпичным лицом важно кивнул:
– Бушка… Да, мадам… Эдо бушка… Идите к зебе домой…
Не желая вступать с ним в перепалку, она только отрицательно покачала головой и побежала дальше, к улице Бак, а оттуда на улицу Севр, где было оживленно, как никогда. У всех дверей толпились женщины и дети, люди выглядывали из окон. Старики оделись в старые мундиры. Ветераны войн империи нацепили все свои награды и прямо на улице держали совет. Вот мимо пробежал какой-то парень с корзиной, накрытой салфеткой, – такие обычно бывают у продавцов пирожных. Он раздавал мужчинам патроны. Давал и женщинам, если они просили. Он протянул парочку Гортензии, но она не взяла: