10 
– Когда имеешь дело с Сан-Северо, предусмотрительность не помешает. Несмотря на всю свою родовитость и связи в высших сферах, доверия, будь я на вашем месте, он бы у меня не вызвал. Но пойдемте в дом! Успеем поговорить и завтра…
Когда они вошли в элегантную прихожую, где за колоннадой в тосканском стиле прелестным завитком поднималась лестница с витыми железными перилами, навстречу им выбежал человек в черной ливрее без позументов.
– Ты уже вернулась, госпожа графиня! – вскричал он громовым голосом, казалось, доносившимся откуда-то из-под земли. Голос исключительно гармонировал с его оригинальным видом. Ростом и шириной плеч он напоминал какой-то огромный шкаф. Бритый череп и плоское лицо с длинными и тонкими монгольскими усами совершенно не годились для слуги из приличного дома. Он скорее мог бы сойти за джинна, появлявшегося из лампы Аладдина.
Но Фелисия нимало не возмутилась, когда к ней обратились на «ты». Она только рассмеялась и весело ответила:
– Вот и радуйся, ведь ты не любишь, когда я хожу к принцу Сан-Северо.
– Ты знаешь, хозяйка, что я об этом думаю. Он плохой, опасный человек. Жди от него чего угодно.
– Ну, положим, душить свою гостью на виду у всех он не станет, к тому же на этот раз вышло удачно, что я тебя не послушалась, потому что я встретила у него старую подругу. Скажи Ливии, чтобы сейчас же приготовила комнату для госпожи графини де Лозарг.
Странный слуга вдруг на удивление грациозно склонился в поклоне, а Фелисия сказала:
– Познакомьтесь, это Тимур, мой дворецкий. Анджело вывез его с берегов Каспийского моря. Тимур был так предан моему дорогому мужу! А сейчас он для меня лучший из телохранителей.
– Телохранитель, которого не берут с собой, когда едут в плохое место! – сверкнул глазами турок.[2]
– Ты сам знаешь почему. В последний раз, моя дорогая, он так избил лакея принца, что тот целых три недели не мог разогнуться.
– Он это заслужил! Грубое животное!
– И все только потому, что лакей, помогая мне снять пальто, оступился и легонько меня толкнул. Принцу не очень-то понравилось, как поступили с его слугой, и я решила больше не брать с собой Тимура, когда еду туда. А теперь оставь нас! Когда переговоришь с Ливией, принеси нам ужин в будуар. Госпожа де Лозарг устала после долгого пути.
Дворецкий удалился величавой поступью императора, а обе дамы рука об руку стали подниматься по каменной лестнице.
Но стоило им добраться до второго этажа, как сердце Гортензии не выдержало. Тревога, горести последних дней в Лозарге, крайняя усталость после долгого, утомительного путешествия, наконец, жестокие разочарования последнего дня сделали свое дело. Она горько зарыдала.
Глава II
«Карбонария»
Видя, как Гортензия, словно задыхаясь, ловит ртом воздух и, привалившись к перилам, захлебывается в рыданиях, Фелисия не растерялась. Она обхватила подругу за талию и, оторвав от перил, где та рисковала свалиться вниз, повлекла в небольшую комнатку, обитую зеленым велюром. Фелисия ногой толкнула дверь, уложила Гортензию на диван, сняла с нее шляпу и вуаль, расстегнула плащ, воротничок платья и бросилась к звонку. Подергав за шнурок звонка, она вернулась к Гортензии, села рядом и взяла ее руки в свои, пытаясь их согреть. Мгновение спустя в комнату вихрем влетела смуглая худенькая женщина невысокого роста в крохотном муслиновом чепчике и шуршащих крахмальных юбках.
– Принеси скорее одеколон, нюхательной соли и свежей воды, – приказала Фелисия, – потом поможешь мне расшнуровать графине корсаж.
– Еще одна графиня! О, Мадонна, где вы их только находите? Она хорошенькая, но уж очень бледная… Такая красавица, а несчастная, ну разве можно?
– Ты еще успеешь поделиться своими воззрениями о прекрасном. Сейчас, Ливия, ей срочно нужна твоя помощь. Делай, что тебе сказано!
Не успела она договорить, как та уже подала ей стакан воды, а сама смочила одеколоном виски Гортензии и, сняв с нее плащ, укутала в мягкую кашемировую шаль.
– Потом ее разденем. Теперь главное – согреться. Бедняжка… Такая молоденькая… и уже страдает!
– Я тоже не старая, – проворчала Фелисия, – и почти так же несчастна. Но меня ты не жалеешь!
– Вас, ваша милость? Вас так же мудрено сломить, как мраморную статую. Пойду посмотрю, куда запропастился ваш турок с подносом.
Она исчезла, как и появилась, в вихре шуршащих крахмальных юбок, а Гортензия стала успокаиваться. Рыдания стихли, она смогла выпить, не поперхнувшись, несколько глотков воды, но была еще так слаба, что, не в силах подняться, осталась полулежать на кушетке, подложив под голову подушку. Смущенно взглянув на подругу, Гортензия попыталась улыбнуться:
10 
