– Разве ты не чувствуешь, как я счастлив с тобой?
– Может быть… но иногда мне кажется, что ты меня ненавидишь…
– Не надо так думать. Все дело в том, что ты слишком красива. Твоя красота просто пугает меня.
– Но почему? Ведь все, что я имею, принадлежит только тебе. Ах! Дорогой! Научи, как надо любить тебя…
– Порядочных женщин не учат подобным вещам, – ответил Филипп с напускной строгостью.
– К чему мне в такую ночь быть порядочной женщиной? У меня еще останется на это много времени. А сейчас я хочу чувствовать себя только твоей женой…
Растроганный этими словами, Филипп принялся добросовестно направлять первые шаги ученицы, но та оказалась достойной своего учителя, и скоро за пурпурным пологом, скрывающим любовников, установилась тишина, прерываемая лишь томными вздохами…
Еще три раза Филипп овладевал молодым, кажущимся ненасытным телом жены. Наконец сраженная усталостью, Фьоры провалилась в глубокий сон. Голова ее свесилась с подушки, а длинные, влажные от пота волосы волной упали на ковер. Тогда Филипп растянулся на простынях и, уткнувшись лицом в подушку, забылся крепким сном.
Но уже близился рассвет. В деревне пропел первый петух, и его крик был дружно подхвачен со всех сторон…
Дверь спальни тихонько отворилась, и на пороге появилась Леонарда. Женщина буквально застыла, потрясенная открывшейся глазам картиной: догоравший ночник едва освещал кроваво-красный альков и два распростертых, сращенных любовью тела. Обнаженная, застывшая в бесстыдной позе Фьора напоминала умершую вакханку. Леонарда нахмурила брови и, машинально перекрестившись, медленно двинулась к кровати, в которую она когда-то, сто лет тому назад, уложила невинную девушку…
Осторожно, стараясь не разбудить новобрачную, она приподняла ее и уложила поудобнее на кровать. Погруженная в глубокий сон, Фьора лишь пробормотала несколько бессвязных слов и улыбнулась, но, как только голова ее коснулась подушки, она сразу свернулась в клубочек, словно довольный котенок. Леонарда прикрыла молодую женщину и, обогнув кровать, подошла к Филиппу, осторожно потрясла его за плечо и тихо прошептала в самое ухо:
– Мессир, вставайте! Уже пора…
За долгие годы военной службы Филипп привык спать где придется и просыпаться по первому зову. Поэтому он сразу же повернулся и посмотрел на Леонарду совершенно осмысленным взглядом…
– Что такое? – проворчал он.
– Тише!.. Я говорю, что уже рассветает и ваши люди давно встали. Мессир де Прам завтракает.
– Уже?.. Зачем уезжать так рано?
– Вы сами знаете, зачем. Чтобы не привлечь внимания посторонних. Вы же договорились об этом с мессиром Франческо?..
– Да, действительно… но это было до…
И Филипп склонился к Фьоре, чтобы поцеловать ее, но Леонарда удержала его.
– Не будите ее! Так будет проще…
– Вы хотите, чтобы я уехал… не простившись с нею?
– Да. Так будет легче для нее, да и для вас тоже! Вы же не хотите, чтобы вам все время вспоминалось ее заплаканное лицо.
– Нет!.. Нет, вы правы…
Гибким движением, почти не опираясь на кровать, Филипп встал, широко зевнул и потянулся, ничуть не стесняясь своего обнаженного тела, на котором виднелись следы старых ран и свежие царапины, оставленные ногтями Фьоры. Прежде чем забрать одежду, в которой он вошел накануне в спальню, Филипп повернулся к кровати, чтобы в последний раз полюбоваться своей женой, которая лежала почти полностью прикрытая массой темных, спутанных кудрей… Усталая, с синевою под глазами, она показалась ему еще прекраснее, еще желаннее…
При мысли, что он видит Фьору последний раз, у Филиппа сжалось горло… Как было бы хорошо остаться с нею навсегда, но контракт, на подписании которого он настоял сам, давал ему право лишь на одну ночь. Быстро наклонившись, Филипп взял длинную прядь темных волос и поднес ее к губам.
– Прощай!.. – прошептал он. – Прощай, любимая!
Выпрямившись, Филипп заметил, что Леонарда, со странным выражением лица, протягивает ему ножницы… Он взял их с улыбкой, совершенно потрясшей пожилую даму. Невероятно, но этот человек, о котором она не могла сказать ни одного доброго слова, улыбался, как восторженный ребенок.
– Спасибо! – сказал Филипп.
Он отрезал прядку волос, подержал ее на ладони, затем, вернув ножницы Леонарде, взял свою одежду и, ни разу не обернувшись, вышел из комнаты. Оставшись наедине с Фьорой, воспитательница осторожно задернула полог кровати, чтобы утренние лучи солнца не разбудили спящую, и на цыпочках вышла вслед за Филиппом.