Особенно,... 
97 
– Прости меня, крошка Марианна! Я не хотел причинить тебе боль! Это не тебя желал я поразить, а... не знаю даже, может быть, судьбу или человеческую глупость! Но тот жалкий безумец вывел меня из себя. Мне кажется, я мог бы задушить любого, кто подошел бы ко мне... Тебе уже не больно?
Она сделала знак, что нет, героически скрывая правду и даже пытаясь улыбнуться.
– Если эта ранка, – сказала она, касаясь ушибленного места, – хоть немного помогла разрядить нервное напряжение Вашего Величества, я бесконечно счастлива. Ведь я только... его служанка!
– К чему такая официальность! Если ты хочешь сказать, что любишь меня, скажи это просто, без придворных выкрутасов! Ведь ты наверняка думаешь: какой грубиян! Мы же оба уже давно знаем это. Теперь скажи мне, что я могу сделать, чтобы ты простила меня полностью! Можешь просить все, что хочешь, даже разрешение... снова творить свои безумства! Хочешь получить лошадей? Эскорт, чтобы сопровождать тебя в Петербург? Хочешь корабль? Ты можешь сейчас же отправиться в Данциг с приличной суммой в золоте и ждать там прибытия твоего пирата, который не может не заехать туда...
– Значит, Ваше Величество все-таки изменили мнение? Теперь вы считаете, что я могу найти счастье с Язоном Бофором?
– Нет, конечно! Мое мнение не изменилось. Но у меня появилось опасение, что я слишком много от тебя потребовал... и теперь подвергаю слишком большой опасности. Я хорошо понимаю, что мы теперь на грани риска. Только я и мои солдаты созданы для того, чтобы рисковать. Но не ты! Ты и так уже пережила много опасностей, пока добралась до меня. Я не имею права требовать от тебя большего...
Как это иногда бывает в особо драматических ситуациях, Марианне вдруг пришла в голову нелепая мысль. Не хотел ли Наполеон просто избавиться от нее? Видимо, Кассандра нравилась ему меньше, чем его маршалы, но ведь не важно, какое побуждение заставило его действовать. Его предложение было таким неожиданным, чудесным. Перед ее глазами снова вспыхнуло сияние. В этот момент она поняла, что в ее руках ключи от ее жизни и свободы. Одно слово... и через несколько минут ворота Кремля отворятся перед нею. Хорошо охраняемая карета унесет ее с друзьями к месту, где свяжется порванная нить и где, окончательно повернувшись спиной к Европе, она улетит к новой жизни, в которой будет только любовь. Но это слово она не могла, не имела права произнести, ибо оно равноценно второму смертному приговору ее крестному.
Зажегшийся в ней радостный огонек потух. Она медленно освободилась от рук Императора, склонив голову, опустилась к его ногам и прошептала:
– Простите меня, сир! Единственное, что я хочу просить, это жизнь аббата Готье!
– Что-о-о?
Он резко отступил, словно сраженный пулей. И теперь смотрел на нее, коленопреклоненную перед ним, в простом темном платье, с измученным лицом, большими, полными слез зелеными глазами и дрожащими руками, сложенными, как для молитвы.
– Ты сошла с ума! – выдохнул он. – Жизнь шпиона, этого подлого священника-фанатика? Хотя он и проклял меня и моих от имени своего Бога мести?
– Я знаю, сир, и тем не менее я не хочу ничего другого, кроме этой жизни.
Он вернулся к ней и схватил за плечи, заставив встать. Черты его лица посуровели, и в глазах появился оттенок стали.
– Полно, приди в себя! Объяснись! Почему тебе нужна его жизнь? Кто он для тебя?..
– Это мой крестный, сир!
– Как?.. Что ты говоришь?..
– Я говорю, что аббат Готье в действительности кардинал Сан-Лоренцо, Готье де Шазей... мой крестный, который всегда был мне отцом. И я умоляю ходатайствовать за человека, несмотря на его опрометчивые слова, остающегося для меня самым дорогим в мире.
Наступила такая глубокая тишина, что участники этой тягостной сцены слышали дыхание друг друга. Наполеон медленно опустил руки. Затем, отойдя от Марианны, он заложил одну в вырез жилета, другую – за спину и начал ходить взад-вперед с опущенной головой, верный своей привычке.
Он ходил так некоторое время, и Марианна боялась пошевельнуться. Внезапно он остановился и повернулся к ней лицом.
– Почему? Ну почему он сделал это?
– Я сама не знаю, сир, даю вам слово. После происшедшего я непрерывно думаю об этом и не нахожу разумный ответ. Ведь он человек спокойный, степенный, большого ума и верный служитель Бога. Может быть, приступ безумия...
– Не думаю. Здесь дело в другом. Мне кажется, ты плохо знала его, что тебя ослепила привязанность! Он просто ненавидит меня, я прочел это в его глазах.
97 
