Решительно встряхнув головой, она глубоко вздохнула и отправилась в том же направлении, что и казаки, пересекла площадь и хотела углубиться в улицу. И тогда она увидела Шанкалу.
Стоя посреди достаточно узкой улицы, с протянутыми в стороны руками, цыганка загораживала ей проход.
С начала боя Марианна совершенно забыла о ней, ибо эта дочь степей как никто умела быть немой и невидимой, исчезая где и когда угодно. Но теперь она появилась, и по торжествующей улыбке и исказившему ее лицо выражению ненависти Марианна догадалась, что ей придется драться, чтобы получить право следовать за своим возлюбленным...
Она слишком поздно сообразила, что, собираясь вопреки всякой вероятности отомстить выгнавшему ее человеку, это полудикое существо хотело непременно оставаться только рядом с тем, кого оно выбрало своим хозяином, и избавиться от той, которая могла считать его своей законной собственностью.
Марианна смело приближалась к этой непостижимой женщине, в своем просторном платье цвета крови вызывавшей в памяти кресты, которые ставят на дверях зачумленных. Решительным жестом она показала, чтобы та освободила ей проход.
– Убирайся! – жестоко сказала она.
Тогда, прежде чем Марианна смогла коснуться ее, чтобы убрать с дороги, Шанкала разразилась пронзительным смехом и выхватила из-за пояса сверкнувший на солнце кинжал с коротким лезвием.
И она ударила...
Марианна со стоном рухнула на изрытую копытами лошадей землю.
С еще поднятым оружием Шанкала хотела нагнуться, чтобы убедиться, что удар ее был смертелен, но неожиданный шум заставил ее посмотреть в сторону набережной, и, отказавшись нанести еще один удар, она побежала догонять казаков.
Глава III
Королева театра
Острая боль прорвала заменивший для Марианны мир плотный туманный кокон. Будто раз за разом прикладывали раскаленное железо, и она пыталась защититься, борясь с невидимым палачом, который, казалось, не хотел оставить ее в покое.
– Не так уж страшно, как я думала, – радостно сказал женский голос с итальянским акцентом. – Madre mia. Ей повезло, ибо я подумала, что она уже мертва.
– Я тоже, – подтвердил другой голос, но лишенный акцента. – Однако убийца не была в этом уверена. Если бы вы не распахнули ставни и не закричали, моя дорогая Ванина, она ударила бы еще раз. К счастью, мы спугнули ее.
На эти вполне земные голоса Марианна открыла глаза, но тут же закрыла, настолько склонившиеся над нею при свете свечей две женщины показались необычными. Свечу держала красивая, молоденькая женщина, рыжая и белокожая, носившая бархатные фижмы, накрахмаленные брыжи и чепчик с тремя рожками принцессы Ренессанса, тогда как у другой, задрапированной в типично римский пурпурный пеплум, хлопотавшей над раненой, чью рану она энергично обрабатывала, лицо отличалось тонкостью и правильностью черт, а высокий шиньон опоясывала также римская диадема и несколько огненного цвета эгретов поменьше. Она так отдалась своему занятию, что ее черные брови нависли над глазами, а между красиво очерченными алыми губами виднелся розовый кончик языка.
Вооруженная бутылкой коньяка и тампоном из корпии, она чистила рану Марианны с тщательностью, требовавшей некоторых усилий, что вызвало у ее пациентки протестующие стоны.
– Вы делаете мне больно, – всхлипнула она.
Дама с эгретами сразу остановилась и посмотрела на свою товарку, в то время как широкая улыбка стерла с ее лица озабоченное выражение.
– Она говорит по-французски! И без акцента, – воскликнула она великолепным контральто. – Странно, что мы ее не знаем!
– Я француженка, – сказала Марианна, – и насколько я поняла, вы тоже. Но я повторяю, что вы делаете мне больно.
Другая дама рассмеялась, обнажив мелкие зубы, неровные, но безупречной белизны.
– Вы должны быть довольны, что еще можете чувствовать боль, – заметила она. – И в любом случае выбирать не приходится. Кинжал этой особы мог быть грязным. Лучше потерпеть.
– Вот и конец! – радостно сказала римлянка. – Рана не очень глубокая. Я ее прозондировала, и, к счастью, у меня есть чудодейственная мазь. Я сделаю с нею перевязку, и при полном покое, я думаю, все сойдет благополучно.
Сопровождая слова делом, она покрыла рану густой мазью, издававшей довольно приятный запах, сверху наложила тампон и обвязала широкой полосой ткани, которую принцесса Ренессанса оторвала от остатков белой юбки. Когда с этим было покончено, она взяла бутылку с коньяком, налила немного в стакан и, подложив несколько подушек, чтобы поднять голову Марианны, предложила ей без колебаний выпить.