Последние отзывы

  40  

Полновластный владетель своих земель, маршал был любим подданными, потому что отличался щедростью и великодушием. И только местный священник, горестно вздыхая, пришел однажды к Морису Саксонскому с жалобами… на него самого.

– Господин мой, – сказал кюре, после многочисленных приглашений робко усевшись на краешек роскошного кресла, – неужто вы не можете как-нибудь призвать к порядку ваших солдат? И недели не проходит, чтобы я не окрестил в церкви очередное дитя.

– Но что же тут дурного? – удивился маршал. – Значит, у вас будут новые прихожане, а у меня – верные слуги.

– Так-то оно так, – помявшись, отвечал старичок, – да только цвета эти ребятишки все разного, невиданного прежде в наших краях. То коричневые, а то и вовсе черные как смоль. Некоторые на бесенят смахивают, прости меня Господи, хотя матери у них все здешние, многих я от рождения знаю.

– Да каким же этим детям быть, если мои доблестные волонтеры из самой Африки ко мне служить пришли? – попытался вразумить священника маршал. – Уж коли я этот полк тут расквартировал, то пускай солдаты чувствуют себя как дома. А девки у нас красивые, грех на них не заглядеться да юбку не задрать… Ох, простите меня великодушно, святой отец, – спохватился Морис, заметив, что кюре покраснел и уставился в пол. – Ну разве можно так язык распускать?! Ладно, чтобы загладить свою вину, я завтра же пожертвую на нужды прихода сто золотых монет.

– Благодарствую, – ответил расплывшийся в улыбке старик и добавил, понизив голос: – А все же, господин мой, вразумили бы вы солдатиков, а? Ведь детки-то многие вне брака рождены, и, значит, судьба их ждет очень незавидная.

– А вот это уже безобразие, – нахмурился маршал. – Хорошо, святой отец, я примерно накажу наглецов. Вы же со своей стороны побольше насчет прелюбодейства в проповедях говорите. Даст Бог, вдвоем мы с вами с этой напастью справимся.

Священник ушел с чувством выполненного долга, а маршал долго еще задумчиво бродил из комнаты в комнату, прикидывая, как же поступить. Наконец он решил, что попросту прикажет своим воинам жениться на обесчещенных ими девицах, совершенно успокоился и обратился мыслями к свадьбе собственной племянницы.

– Уж если я решил дать Франции будущую королеву, – пробормотал он себе под нос, – то королева эта должна всех с первого взгляда очаровать. Ах, и почему только Польша так далеко? С утра до вечера письма пишу, и все мне кажется, что я что-то упустил. Если бы можно было каким-то чудом в Варшаву перенестись, то я бы лично за всем проследил, а так… многое бумаге не доверишь…

И маршал сел к секретеру и взялся за перо.

«Ваше Величество, – писал он, адресуясь к матери Марии-Жозефины, – я разузнал все, что относится до приданого невесты. Вы уже знаете, что – к великому моему, да, думаю, и к Вашему, сожалению – большая его часть отходит в собственность камер-фрау. Камер-фрау Вашей дочери является герцогиня де Лораге. Итак, эта достойная особа сразу после церемонии венчания заберет себе белье, платье и кружева, которые больше не понадобятся. В этом, несомненно, и состоит главное преимущество ее должности. Разумеется, я не осмеливаюсь предлагать Вашему Величеству ронять нашу семейную честь и наряжать принцессу в лохмотья, но все же мне сдается, что надо бы хорошенько продумать, каких вещей Вам жаль менее всего».

Тут Морис раздраженно дернул себя за мочку уха. Вот ведь как неловко получилось! Не хотел слишком уж откровенничать, а сдержаться не сумел. Мало ли кому в руки сие послание может попасть, а недругов у каждого человека хватает, то-то посмеются они над маршалом. Ну и прижимист наш герой, скажут. Король его все новыми милостями осыпает, а он о таких пустяках беспокоится!

– Ну и ладно, – буркнул маршал. – Не стану переписывать, у меня и так рука от бумагомарания болит.

«Что же до драгоценностей, – продолжал он, – то госпожа жена дофина получит их во множестве, но все они принадлежат короне и потому после свадьбы вернутся в казну. Слава богу, подарки остаются в собственности принцессы, и камер-фрау руку на них наложить не может».

– Ишь, – усмехнулся маршал, – как я осмелел. Пишу что хочу и в ус не дую. А так легче, ей-богу, легче. Хорошо, что каждое слово обдумывать да взвешивать не надо. Будем надеяться, что гонец мою депешу из рук не выпустит до самой Варшавы, так что чужому она на глаза не попадется.

«Со стороны Вашего Величества было бы весьма предусмотрительно дать с собой принцессе несколько штук тонкого голландского полотна – такого здесь нет и ввоз его во Францию строго-настрого запрещен. Особенно было бы неплохо, если бы полотно это имело атласный или золотой подбой. Я почти уверен, что таковое сыщется у армянских купцов на варшавской рыночной площади.

  40