5

Оставим на время лорда Сен-Клера и леди Чарлсуорт и посмотрим, что делает полковник Перси, пока против него готовится заговор. Полковник занимал большой и роскошный особняк на площади Дим-Дим — в то время фешенебельном районе города, хотя сейчас это любимое обиталище крючкотворов-законников, унтер-офицеров, авторов, не имеющих покровителей, и прочих прощелыг и шаромыжников. Дом полковника, вкупе с дорогостоящим штатом прислуги, экипажами и прочим, содержался отчасти на счет владельца, отчасти на его выигрыши за бильярдом и карточным столом, отчасти же — на средства ростовщиков, щедро ссужавших полковника деньгами в расчете на его будущее наследство. В доме этом, под вечер того дня, о котором шла речь в предыдущей главе, в великолепной парадной гостиной, обставленной со всем изяществом, какое могут измыслить вкус и богатство, сидел в одиночестве полковник Перси. Блестящий офицер самым штатским образом раскинулся на обтянутой шелком софе. Томный взгляд и бледность лица свидетельствовали о бурно проведенной ночи, меж тем как пустой графин со стаканом на столике поблизости говорили о том, что полковник прибег к вину как к средству развеять апатию — попытка, впрочем, не удалась. Он лежал, прижав ладони к высокому аристократическому лбу, как вдруг распахнулось окно и в комнату вскочил человек в рыжих кудрях и рваных невыразимых ^[58].

— Скотина! — сказал Перси, вздрогнув, с громким проклятием. — Как вы смеете бесцеремонно врываться ко мне в дом! Как смеете вообще ко мне приближаться после того, как вы со мной обошлись!

Такой прием ничуть не обескуражил неукротимого пришельца, в котором читатели наши, без сомнения, узнали героя ослов и тележки. Он, напротив, шагнул вперед с улыбкой на лице и, схватив полковника за руку своей костистой лапой, ответил:

— Как дела, шалунишка? Боюсь, у вас не все так ладно, как могли бы пожелать ваши лучшие друзья: эта бледность и лихорадочно горячая рука говорят о многом.

— Будьте вы прокляты! Вы самый наглый мерзавец из всех, кто заслужил пеньковый галстук! — отвечал Перси, свободной рукой нанося незваному гостю удар в лицо с такой силой, что другого, несомненно, сбил бы с ног — однако рыжий крепыш только заржал, словно полковая лошадь. — Будьте вы десять тысяч раз прокляты, говорю я вам! Клянусь телом и душой, как вы посмели явиться сюда один и без оружия?

— Что я сделал тебе, о император плутов?

— Что ты мне сделал, животное? Разве не заплатил я тебе взятку в двести гиней, чтобы ты помешал капитану Уилеру участвовать в состязании, заняв его место со своей мерзопакостной ослиной тележкой? Разве не дал я тебе еще пятьдесят гиней аванса, чтобы ты позволил мне выиграть? И разве ты, сто раз поклявшись в верности, не нарушил все свои клятвы и тем самым не лишил меня двадцати тысяч фунтов, потому что именно такую сумму я поставил на свою победу?

— Ну а если и так, — отвечал джентльмен с волосами цвета морковки, — разве вы сами на моем месте не сделали бы то же самое? Ваши двести пятьдесят фунтов уютно лежали у меня в кармане, и вдруг — то ли на беду, то ли на счастье, это уж как вам будет угодно, — против меня заключили свыше сорока пари. Я принял их все и в целях самозащиты вынужден был сделать все возможное для победы! Но послушайте, — продолжал он, — я вовсе не о том пришел говорить. Я явился к вам с целью попросить взаймы несколько сотен фунтов. Все полученное на прошлой неделе, до последнего фартинга, я потратил на выпивку и разные другие вещи.

Требование это было высказано спокойным, самоуверенным тоном, словно самая разумная просьба на свете. Этого полковник Перси уже не вынес. Дрожа всем телом и смертельно побледнев от ярости, он выхватил из кармана заряженный пистолет и выпустил в наглеца всю обойму. Как и прежде, ответом ему был лишь сатанинский смех. Пули отлетали от головы рыжего пройдохи, а одна рикошетом задела полковника, оцарапав его до крови. Вторично потерпев неудачу, Перси отшвырнул оружие и в бешенстве заметался по комнате.

— Что я за глупец! — воскликнул он. — К чему напрасно тратить силы? Мог бы и раньше догадаться, этого демона не возьмешь ни огнем, ни пулей! Он только смеется над моими бесплодными усилиями!

— Ха-ха-ха! — загремел его мучитель. — Верно, Шельма, так присядь, и поговорим наконец разумно.

  67