– Останьтесь здесь! – с невольной суровостью сказал он. – Не подходите туда!.. Они пройдут около нас.
Действительно, встреченная взрывом жестокой радости, криками, ругательствами, насмешками, показалась первая повозка… Она представляла собой длинную телегу на громадных, окованных железом колесах, снабженную по всей длине двойной деревянной скамьей, на которой заключенные сидели спина к спине по двенадцать человек с каждой стороны, со свисающими ногами, удерживаемые на высоте живота грубой решеткой. У всех этих людей шеи были закованы. Они носили треугольные, наглухо заклепанные железные ошейники, соединенные короткими цепями с толстой основой, тянувшейся во всю длину телеги цепью, конец которой скрывался в ногах стоящего с ружьем надсмотрщика.
Таких повозок оказалось пять. Ничто не защищало заключенных от дождя, уже промочившего их одежду. Для путешествия их облачили в тюремную форму, полосатую и рваную, чтобы в случае бегства любой мог распознать каторжника.
Со сжавшимся сердцем смотрела Марианна на проплывавшие мимо нее бледные, истощенные бородатые лица с горящими ненавистью глазами, изрыгающие ругательства и проклятия или распевающие непотребные песни. Все эти закованные люди имели вид дошедших до крайней степени нищеты. Они дрожали от холода под ледяным дождем. Некоторые, самые молодые, с трудом удерживали слезы и начинали их проливать, когда сквозь туман появлялось скорбное лицо кого-нибудь из близких.
На первой телеге молодая женщина узнала исполненного презрительного равнодушия, в котором среди богохульств и стонов других было что-то гордое, Франсуа Видока. Он скользил по возбужденной толпе пустым взглядом, сразу оживившимся, когда он заметил бледное лицо Марианны. Она увидела, как он слегка улыбнулся и кивком головы показал на следующую повозку. В тот же момент Жоливаль сжал ей руку и не отпускал больше.
– Вот он! – прошептал виконт. – Четвертый от лошадей.
Но Марианна уже сама увидела Язона. Он сидел между другими, выпрямившись, с полузакрытыми глазами и суровой складкой сжатых губ. Безмолвный со скрещенными на груди руками, он казался нечувствительным ко всему, что происходило вокруг него. Видно было, что это человек, который не хочет ничего ни видеть, ни слышать, замкнувшись в себе, чтобы лучше сохранить жизненные силы и энергию. Разорванная в лохмотья одежда едва прикрывала его широкие плечи, и через многочисленные дыры проглядывала смуглая кожа, но он, казалось, не ощущал ни холода, ни дождя. Посреди беснующейся своры, откуда в бессильной злобе тянулись кулаки и искаженные рты изрыгали грязные ругательства, он оставался неподвижным, словно каменная статуя, и Марианна, готовая уже позвать его, не решилась это сделать, когда он проехал мимо, не заметив, что она находится в толпе.
Однако она не могла удержаться от крика ужаса. Разозленные поднятым каторжниками шумом, надсмотрщики достали длинные бичи и стали хлестать несчастных по чему попало. Все утихло, повозки покатились дальше.
– Банда негодяев! Рады показать власть над бедными парнями! – раздался за Марианной разъяренный голос.
Обернувшись, она увидела Гракха. Юный кучер должен был бросить их карету на площади в деревне Жантильи, где Ариадна и Аркадиус его оставили, чтобы прийти, в свою очередь, посмотреть на отъезд каторжников. Он стоял с обнаженной головой, сжав кулаки, крупные слезы стекали по его щекам, смешиваясь со слезами небесными, в то время как она провожала взглядом удаляющуюся повозку с Язоном. Когда она исчезла в тумане, а другие последовали за ней и проехала лязгающая железом двуколка с кухней и запасными цепями, Гракх посмотрел на свою хозяйку, рыдающую на плече у Жоливаля.
– Что, так его и оставить там? – сквозь сжатые зубы процедил он.
– Ты знаешь прекрасно, что нет, – ответил Жоливаль, – и что мы не только последуем за ним, но и попытаемся сделать все, чтобы освободить его.
– Тогда чего мы ждем? Хоть как вас ни уважай, мадемуазель Марианна, но от слез цепи не лопнут. Надо что-то делать! Где первая остановка?
– В Сен-Сире! – сказал Аркадиус. – Там будет очередной обыск.
– Мы туда доберемся раньше! Пошли!
Карета, скромная дорожная берлина без всяких внешних признаков роскоши и запряженная сильными почтовыми лошадьми, ждала с зажженными фонарями возле моста через Вьевр. С наступлением дня стоявший на берегу реки кожевенный завод, заполнявший неприятным запахом это красивое место, над которым возвышалась четырехгранная башня церкви, стал пробуждаться. Марианна и Жоливаль молча заняли свои места, в то время как Гракх одним прыжком взлетел на сиденье. Звонкий хлопок кнута достиг ушей лошадей, и, заскрипев осями, карета тронулась с места. Долгое путешествие в Брест началось.