9 
Заслышав ее шаги, он оставил работу, соскользнул вниз по приставной лестнице, и когда молодая женщина входила в калитку, он уже стоял посреди двора. Сняв с головы большую шляпу, он поклонился ей, как всегда, почтительно и вместе с тем дружески и с улыбкой ждал, что она скажет.
– Франсуа, – начала графиня, – вы не знаете, где сейчас Жан?
– Если уж вы этого не знаете, мадам Гортензия, то мне-то и подавно неизвестно. Он никогда не говорит, куда идет.
– Мне тоже. Вот уже скоро три дня, как его нет. Как же мне не волноваться?
– Я не думаю, что у вас есть повод. Вы же знаете, как он любит долгие прогулки в горах. К тому же у вас вчера были гости…
– Вы хотите сказать, что он уходит всякий раз, когда кто-нибудь приходит к нам? Но на этот раз он никак не мог знать, что меня навестила мадам де Сент-Круа.
– В нашем краю все всё знают. Думаю, что Жану тоже все известно.
– Тогда ему должно было быть известно также, что она уехала сегодня утром. Ему пора бы уже вернуться…
– А я и вернулся…
С этими словами из зарослей сосняка появился Жан. Он шагал, как всегда, неслышно, своей охотничьей бесшумной походкой, и молодая женщина не заметила его приближения. Горячая волна радости прилила к сердцу, как и всякий раз, когда любимый возвращался к ней. Она не могла налюбоваться его высокой, стройной фигурой, заставлявшей ее всегда поднимать голову, хотя и сама она была довольно высокой, блеском его глаз цвета синего льда, его очаровательной белозубой улыбкой, еще более яркой на фоне короткой черной бородки, его глубоким голосом, таким волнующим, особенно когда он говорил ей о любви.
– Прошу прощения, что заставил вас волноваться, – мягко сказал Жан. – Но я знал, что вы не одна. Значит, вы меня и не ждали.
– Я всегда жду вас, Жан. Где вы были?
– В Лозарге.
– Опять?
– Опять и всегда! Пойдемте, нам надо поговорить. Прогуляемся до речки, воспользуемся тем, что выглянуло солнышко…
Глава II
Ложь
Дружески кивнув Франсуа, который опять полез на крышу, молодые люди пошли рядышком по едва заметной узкой тропинке, спускавшейся вдоль вспаханного поля к речке, которая с шумом катила свои воды к узкой стремнине. Эта речка была дорога им обоим. Ее немолчный рокот сопровождал и их первый поцелуй, и первую ночь любви, когда покой их охраняли лишь волки. Оба были всегда рады встрече с ней.
Они шли молча. Спустившись к реке, Гортензия примостилась на покрытом мхом и лишайниками камне, запахнув плотнее полы широкого плаща, но откинув капюшон. Туман уже совсем рассеялся, воздух слегка прогрелся на солнце, лучи которого заиграли в ее белокурых волосах. Гортензия первая прервала молчание:
– Когда ты вернулся?
– Только что. Франсуа увидел меня тогда же, когда и ты…
– Почему же ты до сих пор меня не поцеловал?
Жан рассмеялся.
– Ты казалась такой рассерженной. Я бы не осмелился. Впрочем… Мне самому этого хочется больше всего на свете…
Он легко, как перышко, поднял ее с камня, обнял и поцеловал долгим, страстным поцелуем, от которого у нее перехватило дыхание и гулко забилось сердце. Как всегда в его объятиях, Гортензия почувствовала, как растопился горький холодок трехдневной разлуки. Обвив руками его шею, она не отпустила его от себя, когда их губы разомкнулись. Из-под полуопущенных длинных ресниц она всмотрелась в любимое лицо.
– Как ты можешь вот так целовать меня и бросать одну на целых три дня?
– Я целую тебя так, потому что люблю, а оставляю одну, когда я не нужен тебе.
– Ты мне всегда нужен… О Жан, всего лишь одна ночь без тебя, а я уже чувствую себя потерянной, брошенной. Я замерзаю.
– Значит, я плохо люблю тебя, – серьезно ответил Жан. – Даже если нас разделяют горы и реки, ты должна чувствовать тепло моей любви. Я ведь никогда с тобой не расстаюсь по-настоящему. Я всегда рядом. Если бы ты верила этому, то никогда бы не чувствовала себя покинутой. У тебя должна быть уверенность, потому что, сама знаешь, мы не сможем жить по-настоящему вместе.
– Смогли бы, если бы ты сам этого захотел, – упрямо возразила она.
– Нет. Мы не цыгане, для которых главное – наслаждение, а все остальное – трын-трава. У нас есть Этьен, о котором и ты, и я должны думать. Этьен не сможет смириться с мыслью о том, что мать его – отверженная. Я-то уж точно не смогу этого перенести. И жить у твоей двери я не могу. Если мы хотим, чтобы люди смирились с нашей любовью, надо вернуть достоинство нашей жизни. Я уже давно об этом думаю и вот к чему пришел: лучше всего мне поселиться в Лозарге.
9 
