Особенно,... 
70 
– И почему вы это сделаете? – дерзко спросила Фелисия.
– Может, чтобы ваш взгляд смягчился, княгиня, когда вы вспомните обо мне. Может быть, я сгораю от желания служить вам…
Он взял ее руку с чуть заметной настойчивостью, поцеловал, поклонился хозяйке дома, сказал всем: «До свидания!» – и вышел из библиотеки.
Врач, потягивающий кофе, вдруг сказал:
– Я совсем забыл, раненый зовет женщину по имени Гортензия…
– Он что, воображает, что она бросится к его изголовью? Скажите ему, что она уже ушла! – воскликнула Фелисия.
– Нет! – отрезала Гортензия. – Лучше я пойду туда. Может быть, он все понял?
– Когда вы перестанете верить в сказки?
– Мне кажется, для этого маловато удара шпагой, это же обыкновенный упрямый бретонец, – добавил Дюшан.
– Вы правы, но все-таки я пойду. Благодарю вас, друг мой, за то, что вы для меня сделали. – Гортензия встала на цыпочки и легко поцеловала полковника в щеку. Тот вдруг густо покраснел.
– Всегда к вашим услугам, и если надо его убить…
– Может быть, этим займется Тимур, у него свои счеты с Батлером? – со смехом спросила Фелисия.
Раненый, похоже, чувствовал себя неважно. Несмотря на загар, лицо посерело, а глаза, которые он открыл при приближении Гортензии, странным образом выцвели.
– Я услышал запах ваших духов, – с трудом выговорил он. – Я ненадолго выбыл из строя, но только ненадолго. Я… никогда не… откажусь от вас. Я вас… слишком люблю.
– Плохо же вы меня любите, если от вас у меня одни неприятности! Если бы вы могли изменить ваше поведение, у меня не возникло бы желания никогда вас не видеть. Почему вы не хотите быть мне другом, а не врагом?
У Батлера вырвался смешок, сменившийся болезненной гримасой, он приложил руку к груди.
– Другом? Что такое друг? Я хочу быть вашим любовником, мужем, и никем другим.
– Друг мне тот, кто вас ранил. Он тоже меня любит, но хочет только защитить меня, оградить от невзгод. Я обязана ему жизнью. А вам я обязана лишь слезами и… постыдными воспоминаниями.
– Я заставлю вас забыть об этом, клянусь вам!
– Не думайте об этом, постарайтесь заснуть. Завтра я пришлю узнать, как ваши дела.
И, делая вид, что не замечает руки, протянутой им, чтобы удержать ее, Гортензия вышла из комнаты. Столкнувшись в дверях с бароном Дегерфельдом и врачом, молодая женщина вернулась в библиотеку.
– Мне кажется, мы можем отправляться домой, Фелисия. Мария, дорогая, я никогда не смогу отблагодарить вас за то, что вы приютили этого человека.
– Оставьте, пожалуйста! – весело прервала ее графиня. – Вы не знаете, как я люблю гостей. А этот к тому же не лишен оригинальности. Он может быть интересен…
– Если он влюбится в вас, вы нам окажете неоценимую услугу, – заметила Фелисия.
– Я всегда могу попытаться. А вы постарайтесь думать только о том, что вас ждет. Сегодня вы одержали большую победу, ведь вам обещана встреча. Это наилучшая новость… Будем надеяться на божью помощь!
Надежды этого вечера несколько потускнели за неделю, прошедшую после карнавала, так как от принца не было никаких вестей. Фелисия и Гортензия решили, что он снова болен, но Мармон, частенько приходивший теперь к чаю, сказал, что в Хофбурге все в порядке и сын Наполеона продолжает свои занятия историей с маршалом. Так почему же он молчит? Не доверяет им? Или просто пообещал встречу, считая женщин ненормальными и пытаясь от них отделаться? В это было тяжело поверить, подруги отгоняли подобные мысли прочь. Фелисия сражалась с неопределенностью, фехтуя особенно ожесточенно. Она посещала Дюшана ежедневно, практиковалась с ним по целому часу под наблюдением Гортензии, которая сопровождала ее, чтобы меньше скучать. Чая у Вильгельмины де Саган и визитов к Марии Липона, где Батлер очень медленно поправлялся, было недостаточно, чтобы как-то занять время.
Дюшану также не терпелось заняться делом, как и Фелисии с Гортензией. Он вел обширную переписку с бывшими соратниками по оружию, оставшимися во Франции, и был в курсе всего, что там происходило.
– В наших интересах сделать все как можно быстрее, – говорил он. – Дела во Франции идут не очень хорошо. В Париже все еще волнения. Были выступления против церкви, призывы к установлению республики, к революции. Луи-Филипп думал успокоить всех, убрав королевские лилии с королевского штандарта и с государственной печати, но никого этим особо не обрадовал. А народу нужен энтузиазм. Если ему привезти молодого императора, красивого, окруженного ореолом отцовской славы, то народ забудет о республике… Но что остается нам, кроме ожидания?
70 
